Вот есть такие хорошие сестры. Сам видел. Жалко, что не часто они попадаются.
– Какая курица необычная! – с чувством произнес Рашид Рашидович. – И размер и вкус!
– Ты чего, Рашид, какая курица! – удивившись наивности доктора, сказала сестра. – Это же заяц, который с твоим охотником поступил! Ты же знаешь, мы у больных харчи не принимаем, родственникам отдаем, а он один, без сопровождения!!!
– Ну и что мне сейчас делать? – чуть не плача говорил, сидя у нас в ординаторской, Рашид. – Был бы обычный человек, а то – капитан милиции! Еще дело о краже зайца заведет!
– С него станется! – авторитетно подтвердил Витя Волохов. – Менты – они любую пакость могут устроить!
– И что тогда будет? – совсем расстроился Рашид. – А я ведь кандидатскую писать начал!
– Что будет? – весьма воодушевился Волохов. – Будет то, что дадут тебе, Рашид, ватник и бензопилу “Дружба”. И пойдешь ты на лесоповал! – Но, видя, что бедняге совсем плохо, сжалился: – Да ладно, больница тебя на поруки возьмет, вместо пяти лет года три получишь, ведь это у тебя первая ходка будет? Тогда и под амнистию попасть сможешь! Года через два!
Рашид вскочил и с отчаянием осужденного на казнь воскликнул:
– Я ему деньги предложу! Двадцать пять рублей! Нет! Пятьдесят!!!
– Взятка! – весело покачал головой Витя. – Взятка – это, Рашид, еще более серьезная статья! До восьми лет!
Рашид опустился на стул и запричитал, кажется, на аварском.
– Надо ему сказать, что ты зайца к нам в реанимацию принес, – потрогав того за плечо, предложил я, – а мы его тут реанимировали, и он в лес убежал! Хочешь, можем и справку написать!
Рашид даже не отреагировал, хотя остальные заржали.
– Ладно, кончайте шутить! – произнес очень серьезно Волохов, как будто не он начал. – Рашид, у тебя только один выход! Ты должен мента этого прооперировать!
Рашид вскинул голову в немом вопросе.
– Да что тут думать? Вот аппендэктомию в Америке уже при рождении делают! А мы чем хуже? Давай, Рашид, время идет!
У Рашида Рашидовича в глазах зажглась искра понимания. Он медленно поднялся со стула.
– И правда, пойду скажу ему, что у него аппендицит! А то, что боль ушла, это совсем плохо! Скажу, что гной в брюшную полость прорвался, поэтому и не болит, как раньше! Скажу, что на повторных анализах лейкоцитоз высокий!
Он решительно зашагал прочь из ординаторской. В дверях обернулся и гордо обронил:
– Чем мы, в самом деле, хуже американцев?
Через неделю, когда капитану сняли швы, он даже не спросил о судьбе зайца.
А я что-то, как всегда, увлекся, нужно перестать отвлекаться и придерживаться основной линии, а то так никогда не закончу! Хотя, честно говоря, уже и сам не совсем понимаю, какая здесь основная линия и зачем вообще я все это начал. Ну да ладно, разберемся. Ага, я рассказывал про то, как лежал в нейрохирургии со своей перерезанной рукой.
В общем, я лежал в нейрохирургии и очень любил, когда дежурил Женя Лапутин. Нейрохирурги практически никогда не отдыхали в ординаторской. Для этих целей у них была приспособлена маленькая узкая комната, где стоял стол, пара стульев, книжный шкаф, кушетка и телевизор.
Вот в этой комнате я проводил почти каждый вечер. Большинство нейрохирургов были молодыми ребятами, поэтому тем для разговоров находилось предостаточно. Мы болтали, курили и пили чай. Так как меня постоянно навещали и приносили кучу вкусных вещей, к чаю всегда было полно всякой всячины.
Еще мы играли в шахматы. Лучше всех из нейрохирургов играл Дима Козлов, а самым слабым игроком был, как ни странно, Женя. Мы играли с ним практически на равных, вот и еще одна причина, по которой мне нравилось, когда на дежурство заступал именно он.
Говорили мы с ним обо всем понемногу. Например, Женька рассказывал, что актриса Татьяна Друбич, с которой он учился в институте, никогда не жмотилась на деньги и поэтому у нее вечно стреляли на пиво. Что раньше у них дома жил доберман, а теперь французский бульдог. Про то, как на юге его пятилетняя дочь Янка сломала руку и он выскочил ночью на дорогу ловить машину, а водитель-баба содрала за пустяковый путь до больницы четвертак. Еще мы рассуждали о музыке, например о группе “Аквариум”. Я считал, что в текстах Гребенщикова слишком много зауми и это такой у него вариант кокетства перед слушателями.
– Странно, что тебе не нравится, – задумчиво говорил Женя, – вот послушай, как звучит – “мандариновая трава”! Это же красиво!
Он везде искал эту свою красоту.
Ретроградная амнезия
А к нам в палату положили третьего – худощавого мужичка лет пятидесяти. Полез каких-то хануриков разнимать у магазина, так они его схватили за руки, разогнали и влепили головой в кирпичную стену гастронома. Чтобы не мешал. Мы беднягу тотчас захомутали в карты играть. В кинга. Это такой преферанс для не шибко умных. Как раз для нейрохирургического отделения.
Мне у них почти всегда удавалось выигрывать, тем более что я полулежал на кровати, а они сидели на стульях и, забыв про осторожность, так высоко задирали карты, что я часто видел не только всю раздачу, но и самое главное в этой игре – прикуп.
Мы начинали турниры сразу после завтрака, потом обедали, потом еще немного играли, потом у нас был тихий час, а после сна я принимал посетителей. Ко мне приходили каждый день, и поодиночке и группами. Чаще всех меня навещала Лена. Практически ежедневно.
И другие родственники тоже встрепенулись. Первой, не считая мамы и отца, приехала тетя Юля. Она строго посмотрела на гипс, покачала головой, вздохнула, потом внимательнейшим образом стала вглядываться в меня.
– Так, Алешик, скажи правду, у тебя нет депрессии? А то смотри! – И тетя Юля притворно нахмурилась.
Понятно, считает, что я чокнуться должен от того, что со мной стряслось. А у меня, сам не знаю почему, настроение все эти дни было просто прекрасное. Можно сказать, давно такого не было, да и в больнице лежать почему-то очень нравилось. В чем я горячо заверил тетю Юлю. Та сделала вид, что поверила, и, поговорив со мной обо всем, уехала, оставив кучу хороших книг и вкусной еды.
– Ого, “Лолита”! – восхитился Женя Лапутин, зайдя вечером ко мне в палату. – Помнишь, как там в самом начале: “Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу…” Никто так не умеет, как он!
Это он своего кумира имел в виду, Набокова.
А тетя Юля, на всякий случай, чтобы уж точно быть уверенной в том, что я не съеду с катушек, призвала на помощь тяжелую артиллерию. И через пару дней еще до обеда приехала Ася, моя двоюродная сестра. Вот кого я всегда рад видеть.
У нас с Асей часто так, то густо, то пусто. Мы с ней жили вместе все детство, то на одной даче, то в одной квартире, ходили в одну музыкальную, в одну обычную школу, не расставаясь годами, а то вдруг практически годами не встречались, особенно в последнее время. Я видел причину в том, что Асе, как настоящему артисту, нужно постоянно где-то черпать вдохновение, а какое может быть вдохновение от такого, как я? Она же все про меня знает!
А если серьезно, основная причина редких встреч, наверное, была в том, что вот уже три года, как умерла наша бабушка. И меня приводила в уныние пустота, оставшаяся после ее смерти в квартире на Фрунзенской набережной, где продолжала жить Ася. Но, конечно, все должно со временем пройти, главное, что Ася приехала сейчас.
– Да, Алешка, – покачав головой, произнесла она, – здесь одно утешение: какое счастье, что ты не
