— Мне жаль, но в данный момент она не может ответить: она разговаривает с Дорой.
— Да ладно! Супер! — и они смеются.
— С тех пор я называю свой член Дорой. А вот и он… — он вынимает его и показывает другу. — Чао, Дора, поздоровайся с Марио!
Они хохочут как ненормальные; парень с «Дорой», держа ее в руках, прыгает босиком по мокрому полу. В конце концов, он поскальзывается и падает. Его приятель захлебывается в хохоте, а я иду к тренажерам.
— Держи ключи, я их сюда кладу, — бросаю ключи от шкафчика с одеждой в коробочку на письменном столе.
Парень за стойкой, продолжая болтать по телефону, кивает. Потом, решив сказать мне что-то, прикрывает трубку рукой.
— Эй, шеф, сегодня можешь позаниматься так, но завтра оформи абонемент.
Он смотрит на меня, довольный собой — он тут основной, круче тучи — и с дебильной улыбочкой продолжает телефонный разговор. Повернулся ко мне спиной. Хвастается. Смеется. До меня доносятся его последние слова: «Слышала, Феда? Пришел тут и думает, что он у себя дома».
Он не успевает закончить. Я беру его за волосы. Пригорошней. Поднимаю со стула. Он стоит в положении «смирно», голова слегка повернута ко мне. Волосы, зажатые в моей руке, причиняют ему дикую боль, я знаю. Я помню это ощущение. Но сейчас это его волосы, не мои.
— Положи трубку, скотина.
Он говорит через силу:
— Я перезвоню, извини, — и нажимает отбой.
— Так вот. Во-первых, этот дом мой. И потом… — Я сжимаю его волосы еще сильнее.
— Ай-ай, мне больно.
— Я хочу, чтобы ты зарубил себе на носу: никогда больше не называй меня шефом. Понял?
Он пытается кивнуть, но получается лишь невнятное движение. Для убедительности я тяну еще сильнее.
— Не слышу… Ты понял?
— А-а-ай…. Да.
— Не слышу.
— Да! — он почти орет от боли. На глазах — слезы.
Мне даже немного его жаль. Слегка толкаю его и отпускаю. Он плюхается на стул. Массирует себе голову.
— Как тебя зовут?
— Алессио.
— Ну, давай, улыбнись, — я даю ему две легкие пощечины, — можешь снова звонить ей, если хочешь, скажи, что ты тут разобрался, выгнал меня из спортзала, говори, что хочешь, но… не забудь. Никогда не называй меня шефом.
И тут слышу голос за спиной:
— Потому что тебе следовало бы знать его. Это Стэп.
Удивленно оборачиваюсь, хотя и готов, если надо, к обороне. Не ожидал услышать свое имя. Я не видел тут никого из своих друзей, никого, кто бы мог знать мое имя. А вот, поди ж ты, кто-то знает. Он худой, совсем бестелесный. Высокий, с длинными руками, прическа самая обыкновенная, густые брови, сросшиеся у переносицы, длинный нос, широкий рот с тонкими губами. Может быть, рот кажется таким широким, потому что он улыбается. Похож на француза. Уверенный в себе, спокойный, руки в карманах, веселый взгляд. На нем длинные спортивные брюки и разодранное полинявшее худи. Сверху накинута светлая куртка Levi’s. Не знаю, что о нем и думать.
— Не помнишь меня?
— Нет, не помню.
— А ты посмотри получше, может, я просто вырос.
Я смотрю на него внимательнее. У него на лбу прикрытый волосами шрам — ничего серьезного. Он замечает, куда я смотрю.
— Это я попал в аварию, ты приходил ко мне в больницу.
Блин, как же я мог его забыть!
— Гуидо Балестри! Сто лет… мы же в школе учились.
— Да, и еще два года в лицее. Потом я ушел.
— Ты экзамены не сдал? Я что-то не помню.
— Нет, я к отцу устроился.
Ах, да, точно. Как же! Балестри. Его папаша большая шишка, не помню где; он из тех, кто вращается среди всяких там кредитов, акций, и тому подобного. Он все время ездил за границу.
— Ну, как ты?
— Нормально, а ты?
— Да тоже нормально. Рад тебя снова встретить. Я много о тебе слышал, Стэп. Здесь, в Винья Клара, ты уже легенда.
— Ну, не сказал бы.
Перевожу взгляд на Алессио. Он наводит порядок на столе и делает вид, что ничего не слышит. То и дело прикасается к волосам. Гуидо смеется.
— Он не в счет. Ты легенда для тех, кто знает о наших приключениях. Тут до сих пор вспоминают те фантастические драки… Я помню, как ты навешал Тоскано в лесу за Виллой Фламиния.
— Да мы мальчишки были…
Гуидо немного разочарован.
— Я слышал, ты был в Нью-Йорке.
— Да, меня тут не было два года.
— Давай встретимся вечером. Мы тут небольшой компанией собираемся в одно местечко. Не хочешь с нами?
— А кто там будет?
— Да все с Виллы Фламиния. Наверняка ты многих помнишь: Пардини, Блансо, Манетта, Цурли, Бардато. Кто с подругами, кто — без. Давай, соглашайся, блин, все будут рады тебя видеть. Мы едем в «Acqua delle donne».
— Никогда там не был.
— Это очень красивое место, если у тебя есть подруга, бери и ее. Место офигенное. Сначала мы поедим, потом… классно погуляем… И десерт ты заработаешь… но у нее дома.
Ему удалось рассмешить меня.
— Когда вы едете?
— Около девяти.
— Я поеду поужинать, а гулянки меня не интересуют.
— То есть ты без подруги.
У него немного странный смех. Я помню, раньше он был пошустрее. У него передний зуб был сломан, и он не допускал излишнюю фамильярность. Теперь я его припоминаю. Мы звали его Корка. Нескладный, неспортивный — бег для него был настоящей катастрофой. Помню, когда у нас проводили урок физкультуры на стадионе в Вилла Фламиния, он финишировал в последних рядах. «Поросята» — так их называл Черроне, наш учитель физкультуры. Он и сам был хорош. Когда мы делали упражнения, он усаживался со спортивной газетой и проделывал две дырки в середине, чтобы следить за нами. Как будто мы этого не знали. Но особенно он прикапывался к трем поросятам. Они всегда приходили к финишу втроем: Балестри, Биелло и Иннаморато, бледные как покойники с высунутыми языками. «Молочные поросята! — кричал учитель. — Вас надо бы насадить на вертел и подрумянить». И хохотал как помешанный. Но я не напоминаю об этом Балестри. Лучше не надо. Он ведь позвал меня на ужин. Да еще и узнал меня первым.
— О’кей, тогда в девять в «Acqua delle donne», с подругой или без.
— Хорошо.
