длинных – три коротких. Майский день наступает досрочно, опережая график. Белое тире растёт в чёрном небе.
Я тебя вижу. Я тебя чую. Я тебя хочу.
Ладонями – от дюз к носу. Сжимаю с двух сторон. Поворачиваюсь так, что тело корабля нависает надо мной. А под моим хребтом проносятся хребты Луны.
Давай же, шепчу я. Одновременно прижимаюсь к нему и отталкиваю его вверх. Никого нет рядом, чтобы сказать о минутной готовности.
Грузовик чуть задирает нос, но этого мало. Это, говорю, очень просто – задача трёх тел. Ты, луна и я. Наверное, я давлю на тебя. Наверное, мои мышцы уже лопнули под четырёхсоттонной махиной. Но мы с тобой решим нашу задачу.
Из уха что-то липкое течет по шее. Но у меня нет тела – оно расклеено маленькими колечками по обшивке лунного грузовика. Под моей спиной бросают блики купола «Базы-шесть». Мы лишь сносим какую-то антенну, и её обломок улетает в небо.
Я отпускаю тебя, едва заставив руки разжаться. Возносясь вверх, я вижу, как далеко за базой ты задеваешь носом грунт, вскидываешься, вздыбливаешь пыльное облако злополучной четвёртой дюзой и скрываешься в пепельном тумане.
Наш контакт разрывается. Тогда я оборачиваюсь к черноте неба, толкаю её перед собой и падаю навзничь в океан света.
Целует в шею, и это запрещённый приём.
Сердит меня историями про настоящего свипера – это когда я прямо со швабрами рухнула из подсобки в коридор. Кому приятно такое слушать о себе? Мне, правда, приятно…
Где мы, кто мы, когда мы?
Реальность понемножку начинает обретать очертания, и я вскидываюсь в постели.
А Валька роняет меня назад.
У меня заготовлена такая доказательная база… И я мямлю, лопочу что-то про спины-спины и лица- лица, про неправильность, и невозможность, и…
Глупая ты, шепчет в ухо, смеётся, щекочет смехом. Глупая, я же люблю тебя.
И словно мир сходит с орбиты. Моя рука гатью – через Валькин пушистый живот, пальцы сжимают его бедро – это якорь: Лёля держится за Землю. Лёля боится улететь!
Высвобождается, расковывается что-то внутри, невидимые шестерёнки сцепляются зубьями, искрят соединяющиеся провода, сходятся в точку призрачные сетки траекторий… Подпорка-костыль отпала за ненадобностью. Никаких контуров усиления – ничего не надо, хватит моих ладоней и моей любви. Я осторожно разжимаю пальцы и развожу руки, обнимая космос.
Валька жарко дышит мне в темечко, и я прижимаюсь к нему вся – от пяток до затылка. Парят в неизбывной пустоте, сияют радужной чешуёй стальные рыбки, послушные моей воле.
– Держи меня, – предупреждаю. – А то улечу.
– Как держать? – галантно уточняет Валька.
Как держать?
Силой и лаской.
Да, именно так.
Фкайф
1
Я – Джонатан Фкайф, а не какой-нибудь прощелыга, чтобы, униженно улыбаясь, давиться ужаренным в подошву бифштексом и поощрительно кивать официанту, тем самым совершая враньё, хоть и без единого слова.
Я – Джонатан Фкайф, и у меня нет проблем с дикцией. Если я сказал «а пуар», то мясо под моим ножом должно открываться сочащимися кровью срезами, а не серым мочалом, и пусть от лёгкой корочки струится щекотный и чуть дымный аромат, а не вонь горелой сковороды. И если кто спросит, не чересчур ли я строг к творчеству повара, так я объясню: здесь не придорожный шалман, а лучший ресторан в городе, и, что куда важнее, кусок говядины я могу себе позволить не чаще раза в год. И не собираюсь ждать еще четыреста семь дней, чтобы криворукий придурок снова испортил мой бифштекс.
Я – Джонатан Фкайф, и живу как хочу. Мне наплевать на злобу, прячущуюся во взглядах любого из стареющих мальчиков, что суетятся вокруг: полотенце на локте, вихляющий квикстеп между столиками, отутюженная задница, крахмальные манжеты, сальная прядка поперек лысины, и полная бессмысленность бытия.
Всё, что у меня есть сейчас, просто компенсирует то, чего у меня не было целых десять лет. Четверть века назад меня попытались списать со счетов, ан не вышло, и теперь им остается лишь метаться вокруг, сменяя тарелки перед толстым пузом отца нации.
– Мэтр! – ору я, нисколько не смущаясь испуганно-благоговеющих взглядов посетительниц. – Если это сделано из коровы, в поваре пропал сапожник от бога!
Отталкиваю тарелку на противоположный край стола, откидываюсь на спинку, извлекая из кресла отчаянный скрип.
Метрдотель уже устремляется ко мне сквозь зал скользкой ящерицей, на ходу превращаясь в сочувствие и понимание.
– Господин Фкайф, – воркует он, – неужели что-то не так?
Не удостаиваю его ответом, лишь движением бровей показываю на тарелку. Конечно, другого куска вырезки у него нет. Тем интереснее, как он будет выкручиваться.
Но мэтр недаром ест свой хлеб. Он хмурится, прямо-таки темнеет, брезгливо поджимает губы. Присаживается напротив меня, одним зубчиком вилки приподнимает изуродованное мясо, заглядывает под него, цокает языком:
– Просто варварство! Уволю к чертовой матери…
Мой козырь, мой гнев – оказывается в сносе.
– Лучше научите готовить, – возражаю скорее для проформы. – Слава уходит куда быстрее, чем приходит. Оглянуться не успеете, как переквалифицируетесь на бутерброды.
Мэтр щелкает пальцами, подзывая робеющего официанта, кажется, новенького. По крайней мере, раньше я его здесь не видел.
– Если вас не затруднит подождать четверть часа, – обращается мэтр ко мне, и я понимаю, что происходит нечто необычное, – то мы постараемся исправить нашу вопиющую ошибку.
Он берет официанта за верхнюю пуговицу жилетки и пригибает к себе. Едва не касаясь губами смешного оттопыренного уха, беззвучно шепчет в него короткие фразы. Официант лишь кивает, кивает, кивает, и, наконец, испаряется.
– Морока с ними, – доверительно говорит мэтр.
Глаза у него как у старой таксы, мешки во всю скулу, уголки оттянуты книзу. Он смотрит прямо, но без излишней фамильярности. Наверное, за стенами этого зала у него есть друзья. Он похож на человека, который знает толк в дружбе.
Я не знаю, почему мэтр не уходит, но уже чувствую неладное. На всей планете не наберется и дюжины коров. Он не фокусник, чтобы из воздуха достать второй бифштекс, – очередь расписана на месяцы вперед.
– Господин Фкайф, – мэтр чуть воровато оглядывается по сторонам – не слышит ли кто наш разговор? – и рассеивает тем самым последние мои сомнения. – Я хотел бы просить вас об услуге…
Жаль. Будь он моим другом, я поверил бы, что, заменив порцию, он просто пытается сделать мне приятное, и даже не задумывается о том, как завтра вместо говядины будет кормить клониной не сведущего в кухне толстосума. Но нет, я не его друг.
– Мы с Бетси… Так получилось – просто не успели до этой напасти… Всегда хотели, а то работа, то дом надо поднимать, то что-то еще… Мы очень любим друг друга, и нам так не хватает…
Я придвигаюсь к столу, нагибаюсь вперед, опираюсь на локти. Хлипкий столик припадает на одну ножку. Мэтр копирует мои движения, и вот мы сидим, почти стукаясь носами, отражаясь сами в себе, немыслимо далеко один от другого.
В висках нарастает набатом барабанная дробь. Он не имеет права так поступать со мной! Но я всё
