немалой, видимо, властью? И чем больше будет думать и волноваться, тем больше может совершить ошибок. Что и требовалось доказать… Зато у нас имеются почти три часа — Переделкино же от Москвы — рукой подать, на хороший обед. Ибо никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя обижать гостеприимную хозяйку!»
Карина, узнав о решении Саши, поскучнела: видать, всерьез рассчитывала затащить его сегодня к себе, а там, чем черт не шутит, впрочем, обстановка покажет сама. И подскажет. И вот, кажется, так хорошо выстроенный план рушится на глазах.
— Ты погоди, — постарался утешить ее Турецкий, — это еще не все. К восьми я должен быть дома, ожидается курьер от начальства с важными документами. После этого мне нужно еще с полчасика на дела, а потом… потом… Что?
Карина засияла и прижалась к нему грудью.
— Так ты приедешь?
— Не исключено, моя красавица! Отнюдь не исключено!
Стол снова был превосходен. Саша ел и только вздыхал.
Наконец не выдержал:
— Слушай, Грязнов, я бы на твоем месте бросил всякую работу, сидел бы дома и обедал, обедал, обедал…
— И еще под рюмочку! — Слава потянулся к графинчику и налил себе. Поставил, заткнул пробкой.
— А Саше? — возмущенно спросила Нина.
— Ему сейчас нельзя. Он должен быть чист, как крещенская вода, и незатейлив, как грабли! Обстоятельства!
Нина посмотрела на него с восторгом, а Турецкий, заметив этот взгляд, не удержался.
— Это хорошо, — сказал он, глядя в тарелку, — что ты ему по вечерам книжки вслух читаешь. Глядишь, таким образом он скоро всю классику освоит. А у О. Генри вы с ним, значит, уже к последнему тому подошли, да? — поднял глаза и посмотрел с таким наивным выражением, что Славка заржал, как жеребец перед… не важно перед чем, приведя в смятение даже много повидавшую Нину Галактионовну.
— Боже! Какие звуки! — только и могла произнести она.
Карина хохотала носом в тарелке. Саша рыдал, глядя на нее. Нина промокала слезы салфеткой. Грязнов победоносно оглядывал окружающий мир и фыркал, затихая.
Только после того, как со стола были убраны все тарелки и подан чай, Саша, памятуя железное правило этого жилища, задал вопрос:
— Какие известия от Никиты?
— Из Москвы в тринадцать ноль-ноль вышел реанимобиль, обратно пойдет в сопровождении оперативки. Ночью больше происшествий не было. Утром открыла глаза, но больше никаких… Похоже на амнезию. Через день-другой, может, память восстановится. Завтра к ней можно будет съездить, после утреннего обхода. Охрана и все прочее обеспечено.
— Да, — уважительно покачал головой Турецкий, — с Никитой пообщаешься, языком военных реляций заговоришь поневоле. Впрочем, краткость — сестра таланта. По тебе видно. Ставлю пять с плюсом. А ты, Нинуля, молодец, ишь, как вышколила мужика!
— Главное, чтоб он слушал… — вздохнула она скорбно.
— Ну, — развел руками Турецкий, — ты уж всего сразу хочешь!
— Все хотят, Саша, — усмехнулась Нина.
Каждый из них вел свою партию, насквозь видел ее абсолютную фальшь, но не отказывался от предложенных правил игры. Бай был гостеприимным хозяином, к которому случай занес дорогого гостя, и появилась приятная возможность показать все, чем богат и рад. Турецкий играл роль туповатого и вежливого провинциала, поднятого наверх милостивой судьбой и теперь пользующегося любой возможностью для установления контактов с сильными мира сего. Разница была лишь в том, что Саша уже представлял себе Бая, хотя бы и в общих чертах, в то время как Бай лишь нащупывал к нему подходы.
Бай провел гостя по всему дому, показал великолепную биллиардную и библиотеку в подвале. Мимоходом открыл дверь в просторную кладовую, где на стеллажах, до самого потолка, лежали бутылки, привезенные из-за границы: редчайшие коньяки, водка, виски, вина. Бай был искренним, открыто демонстрируя свои пристрастия. Сказал, что мог бы предложить в данный момент любое по большому мировому каталогу, но, увы, гость за рулем.*Значит, в следующий раз. И Турецкий согласно кивал: конечно, в следующий, и он не за горами, и обязательно найдется повод… А Виталий Александрович продолжал демонстрировать свои привязанности, как бы постоянно подчеркивая, что он никуда бежать больше не собирается, что он чист перед Россией, и все это, в конце концов, достанется ей же — Родине. Ибо в свитом гнезде вряд ли уже прозвучат голоса птенцов… А как на сей счет у Александра Борисовича? Ах, дочь? Поди, чудо природы? А как же — истинное чудо…
30
Воскресенье, 16 июля, ранний вечер
И кабинет свой показал Бай, и обширную столовую, и спальню на втором этаже, и иные, так называемые гостевые, комнаты. Друзья навещают, остаются — кто баньку принять. кто просто побродить при луне по дорожкам, помнящим шаги Бориса Леонидыча Пастернака или короткие нетрезвые пробежки Саши Фадеева. Да вот и храм Божий, а при нем знаменитое кладбище. А иной раз можно и живого классика встретить, из коих одни — старинные дачи перестраивают, другие— кур разводят, прости Господи. И все это доброжелательной скороговоркой: не поймешь, в шутку ли, всерьез?
И всюду, по всему дому, во всех его помещениях — картины. Большие, маленькие, некоторые — совсем крохотные, но вставленные в широкие и глубокие рамы: будто маленькие окошки в совсем непохожий, несуетный мир. Попутно назывались имена — русские и иностранные. Турецкий ахал со сдержанным восторгом, что ясно указывало на то, что на самом деле эти имена тупому следователю ничего не говорили, а ахает он исключительно из приличия и желания продемонстрировать свой более высокий интеллектуальный уровень — тип поведения людей амбициозных и, в сущности, ограниченных. Это Бая успокаивало, точнее, давало возможность упиваться собой и далее. Он уже верил, что поражал простака, и это было очень даже на руку Турецкому.
Наконец экскурсия закончилась, уселись в креслах на веранде. Помощник, как Бай представил Андрея — Саша без труда его вычислил: у Карины оказался меткий глаз, — принес ледяного боржоми, высокие хрустальные бокалы, открыл и наполнил хрусталь благодатной, ударившей в нос шипучкой. Чудо, восторг! Турецкий не сдерживал эмоций, что приводило Бая в восторг: черт его в конце концов, может, еще пронесет?..
Но настал момент, когда хочешь или не хочешь, однако надо переходить к сути: какая же тебя все- таки принесла-то нелегкая? Вопрос, конечно, прозвучал много мягче и тактичнее, но, даже поставленный в самой благожелательной форме, он как бы вернул Турецкого на землю и превратил снова из восторженного почитателя в туповатого чинушу.
— Да вот-с… — тянул он начало, не зная, как половчее задать нехорошие и такие неуместные после всего показанного вопросы.
Видит Бог, Бай охотно пришел бы на помощь, чтобы упростить обстановку, если бы знал, о чем пойдет речь…
Несколько раз специально подчеркнув, что он попросту, без протокола, едва ли не в приватном, как говорится, порядке, Турецкий наконец вроде бы нашел подходящую интонацию. И перво-наперво поинтересовался, в каких отношениях Бай с неким Богдановым. Турецкий даже для верности заглянул в
