– Скажи, а ты спросишь у нее, почему она так...
– Мне и спрашивать не надо, я сама понимаю...
– Ты? Понимаешь, как можно кинуть мать и дочь неизвестно ради чего? Она что, диссидентка была, ее что, из страны выкинули и больше не пускали? Она что, под мостом там жила? Нищенствовала, да? Да даже если и так, могла бы взмолиться: «Мамочка, мне плохо, пришли денег на билет», и ты уж как-нибудь наскребла бы ей эти бабки, правда? Она здесь нашла бы работу и жить ей есть где. Но здесь надо было бы заботиться обо мне, о тебе и вообще... Ненавижу!
Вот тут мне стало по-настоящему страшно.
– Стаська, но зачем же тогда ехать?
– Америку посмотреть охота на халяву! Зеленые холмы Калифорнии!
И с этими словами она удалилась. Боже правый, что же это будет? Все мысли об Алле напрочь вылетели из головы.
Натэлла позвала меня в Дом кино на премьеру. Фильм показался мне отвратительным – претенциозно-чернушным и безвкусным.
– Давай уйдем, – предложила я через полчаса. – Нет сил смотреть...
– Пошли, – согласилась она, как ни странно. Обычно что-то начав, она все доводит до конца. Досматривает скучный фильм, дочитывает бездарную книгу. Но тут, видно, и ее допекло.
– Наверное, мы с тобой устарели для такого кино, – предположила она уже в фойе. – Лёка, а пошли в ресторан, я приглашаю!
Мы с ней подружились с первого взгляда, когда вместе поступали в Школу-студию МХАТ. Посмотрели друг на дружку, улыбнулись и так вот с тех пор и дружим. Мы обе поступили тогда сразу, но ни одна из нас не стала актрисой. Она рано вышла замуж за молодого скрипача, который сделал грандиозную карьеру, его имя теперь известно каждому, а Натэлла растила двоих сыновей, вела дом и ведала к тому же всеми его делами. У них есть квартира в Париже и домик в Норвегии. Сыновья выросли, ни один из них не стал музыкантом. Живут они в разных странах, а Натэлла вернулась в Москву несколько лет назад и заявила, что желает жить только в Москве. Ее муж Юлик отнесся к этому с пониманием, но сам проводит в Москве не больше двух месяцев в году. Натэлла подозревает, что у него есть другие бабы, но говорит, что ей на это наплевать.
– Понимаешь, Лёка, мы даем друг другу жить, и нас обоих это устраивает. Я устала мотаться по миру. Будут внуки, поглядим, а пока я хочу жить в Москве, на заслуженном отдыхе.
– Лёка, ты мне не нравишься, – заявила она, когда мы заказали ужин.
– Чем это?
– С тобой что-то происходит. Скажи, я пойму.
– Да ну, зачем я буду тебя грузить всякой чихней.
– Все-таки твоя работа дает о себе знать. Раньше ты бы никогда так не выразилась, – улыбнулась она. – Раньше бы ты сказала: зачем я буду взваливать на тебя мои проблемы.
– Ты права! – засмеялась я.
– Но ты не права. Давай выкладывай, что у тебя! А на что иначе нужны подруги?
И я вывалила ей все, что мучило меня в последние месяцы.
– Хорошо, попробуем разобраться. Цветы и даже бабы на могиле – это пустяки. Лёня прожил долгую жизнь, и наверняка его любила не только ты. Это первое. Второе: преимущество в этом вопросе все равно, как ни взгляни, на твоей стороне. Он любил тебя, жил с тобой до самой смерти, и ты всегда, насколько я знаю, считала себя счастливой и любимой. Так?
– Так!
– И в чем же тогда дело? В тебе! У тебя почва ушла из-под ног. А почему? Потому что Стаська внезапно решила ехать к матери. Так?
– Возможно.
– Значит, с замогильной ревностью мы разобрались. Теперь Стаська. Самый гнусный возраст с четырнадцати до девятнадцати-двадцати. Самый проблемный и трудный. Психика у девчонки, конечно, расшатана. Она не в состоянии простить и понять. Я бы на твоем месте показала ее психологу или психотерапевту. Не повредит.
– Не уверена.
– В чем?
– В том, что не повредит.
– Почему?
– Потому что кругом развелось какое-то немыслимое количество шарлатанов. Как ни включишь телевизор, там обязательно торчит очередной психолог. И в большинстве случаев это какие-то косноязычные тупые ублюдки.
– Но не надо же идти к первому попавшемуся. Хочешь, я найду?
– Да не станет Стаська ни с кем разговаривать. Даже если и согласится пойти, кроме какой-нибудь пакости ничего из этого не выйдет. Да к тому же нам скоро уезжать...
– А может, там все и рассосется. Она ж хорошая девочка, умная, начитанная. Увидит мать... Да и Ариадна тоже, наверное, поумнела, раскаялась. Счастливый человек мягче становится. А она, надеюсь, нашла наконец свое счастье. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.
– Стучу по дереву. Знаешь, я как подумаю обо всем этом, у меня сердце болеть начинает.
– Да брось, все будет хорошо, вот увидишь! Они, Стаська с Ариадной, подружатся. И будут относиться друг к дружке не как мать и дочка, а как две закадычные подружки. Такое бывает.
– Бывает всякое.
– А ты скажи Ариадне, чтоб она мать из себя не строила, этот номер скорее всего не пройдет, а вот подружиться с дочкой...
– А что, Натэлка, может, это и хорошая мысль, – вдруг ухватилась я за соломинку. – Обязательно скажу ей. Она теперь часто звонит. Ладно, хватит обо мне, что у тебя-то хорошего?
– Да все вроде неплохо. Вадька прислал фотографию девушки, жениться собрался, вот погляди, хорошенькая.
– Да, даже красотка, можно сказать.
– А мне как-то скучно стало при виде ее.
– Почему?
– Чужая. Я бы мечтала, чтобы он женился на грузинской девушке...
– Где он тебе в Норвегии грузинскую девушку найдет? Да ты и сама не за грузина в свое время вышла.
– Знаешь, грузинский муж – это не такое уж большое счастье, а вот грузинская жена – совсем другое дело.
– Звучит как в анекдоте. А что Юлик?
– У него турне по Канаде.
– Скучает?
– Да нет. У него есть с кем ездить.
– И ты не ревнуешь?
– Нет. Он это не афиширует, и ладно.
– То есть ты типичная грузинская жена?
– Отчасти. Грузинская жена еврейского мужа.
Но тут к столику подошел наш бывший сокурсник Толя Белых. Народный артист, лауреат и всеобщий любимец.
– Боже, кого я вижу, девочки! Сколько лет, сколько зим! Душевно рад! Можно к вам подсесть? Правда, я не один...
И, не дождавшись разрешения, он плюхнулся за наш стол. Но тут же вскочил и отодвинул стул для подошедшей к нему дамы.
– Знакомьтесь, девочки, это Таисия Булыга, потрясающий драматург. Она написала для меня пьесу – закачаетесь! Репетирую и блаженствую! А это, Тасенька, мои однокурсницы, Натэлла и Леокадия! Натик и Лёка! – довольно потирал руки Толик.
