желания во что бы то ни стало сохранить Изольду. Утром я отказалась завтракать, вышла на кухню уже полностью готовой к школе — коричневое форменное платье с белыми воротничком и манжетами, черный фартук. В руках портфель. Я сказала родителям, что унесу Изольду из дома, когда вернусь из школы. А если они попробуют в мое отсутствие выкинуть такую замечательную куклу, то я убегу из дома с солдатом, с циркачом или просто с Юркой из пятого подъезда. Вид мой, наверное, был настолько хмур и решителен, что мама никак не прокомментировала угрозу сбежать из дома.
Только спросила:
— Ты даешь честное слово, что уберешь из дома это безобразие?
— У порядочных людей не просят клятв! — гордо ответила я.
Папа крякнул и закрыл лицо газетой. Это были его запомнившиеся мне слова.
Никому из подруг я не рассказала про Изольду. Их родители могли быть не столь жестокосердны и позволили бы оставить манекен. Мою прекрасную куклу! Ни за что! Изольдой могу обладать только я, пусть и втайне пока. Найду Изольде пристанище, нашью нарядов, тогда уж стану хвастаться.
В нашем доме был чердак, которым никто не пользовался. Постиранное белье сушили во дворе на веревках. Чтобы детвора не шалила на чердаке, его дверь заперли на большой амбарный замок. На площадке перед этой дверью я и решила спрятать Изольду. Мне было запрещено трогать мамины вещи, надевать их на манекен, но не оставаться же Изольде нагой! В кладовке имелся мешок, в него мама складывала ветхое постельное белье, негодную одежду — на тряпки. Мне повезло: обнаружился почти недырявый пододеяльник, который я разрезала по швам и соорудила Изольде балахон с дыркой для головы в центре. Теперь Изольда смахивала на привидение, образ портил только старый клетчатый платок, им я повязала манекену голову. Я приготовила молоток, гвозди, веревку и осторожно выглянула за дверь квартиры, прислушалась: пусто ли на лестнице? Подхватив Изольду и инструменты, рванула вверх по ступенькам — на пятый этаж с третьего и еще один пролет до двери чердака. Повезло, никто не встретился.
Аккуратно положив Изольду на пол, я стала забивать гвоздь в деревянный наличник двери. Ведь сама Изольда не могла стоять, поэтому я придумала: привязать ее веревкой. Забивание гвоздя такое легкое и простое в исполнении папы и других мужчин для меня оказалось не простым делом. Несколько раз я вмазала по пальцам, а потом гвоздь погнулся. Пришлось сбегать за другими. Наконец, гвоздь вошел, к нему я привязала один конец веревки, а второй, забравшись под балахон Изольды, обмотала вокруг ее талии. Манекен прочно стал на свою единственную ногу. В полумраке чудилось, будто Изольда осуждает меня и обижается. Голова-то у нее была вывернута, как у человека, который глядит в небо, не желая смотреть на обидчика.
— Потерпи! — погладила я Изольду по плечам и расправила складки балахона. — Я тебя не брошу, что-нибудь придумаю.
Но моим мечтам не суждено было сбыться. Из-за тети Зины, которая жила на пятом этаже. Тетя Зина стирала белье, услышала стук на чердаке и отправилась проверить, что там происходит. «Стирала белье» — это маскировка. Тетя Зина боялась милиции. Женщины нашего двора, когда гнали самогон, параллельно устраивали стирку. Почему-то считалось, что мокрое развешенное белье нейтрализует характерный запах. Шахтерские жены, конечно, не при каждой стирке перегоняли брагу, но тот день, я отлично унюхала, тетя Зина именно зельеварению посвятила. Идти тете Зине было недалеко — пересечь площадку и подняться на десять ступенек. Возможно, тетя Зина при виде Изольды и исполнила ритуально-женское «Ах!» с приседанием — этого никто не видел. Но вниз по лестнице тетя Зина мчалась, уже вопя во всю мочь и тарабаня в двери по ходу спуска.
— Мертвяк! Люди! Рятуйте! Спасите! Там стоит! Мертвая! В саване. — На улицу тетя Зина выскочила с криком: — Милиция! Убили! Подкинули! Люди, вызывайте милицию! Труп на крыше!
Тетя Зина перепутала чердак с крышей, что простительно в таком остром эмоциональном состоянии. Она даже про самогонку забыла.
Весенний теплый день, наш большой двор полон. На лавочках у беседки сидят молодые мамы с колясками, женщины постарше и бабульки сплетничают на своих скамейках у клумбы, за деревянным столом у первого подъезда народ играет в лото, мужчины забивают «козла» под раскидистым дубом, малышня копается в песочнице, школьники носятся на великах, играют в мяч — обычная мирная картина. И вдруг ее нарушает тетя Зина, которая вопит, машет руками, мечется из стороны в сторону, зовет милицию. Мужчины бросили домино, а лотошники свою игру, вскочили со скамеек молодые мамы и бабульки, прибежали дети — все окружили тетю Зину. Из нашего подъезда вывалились люди, потревоженные стуком в дверь и воплями паникерши. Я в том числе. Тетя Зина выглядела совершенно безумной. Когда она закричала о трупе на крыше, все задрали головы. На крыше никого не было. Выкрики тети Зины, ее кружение на месте и вытаращенные глаза многих навели на мысль, что тетя Зина сошла с ума.
Я слышала реплики в толпе:
— Чокнулась.
— Белая горячка.
— Зина вроде немного пьет.
— Ей хватило.
— Буйное помешательство.
— Надо «скорую» вызывать.
— И повязать ее, детей напугает.
Тетя Поля шла из магазина с авоськами. Растолкала народ и гаркнула:
— Зинка! Цить! Ты чего блажишь?
— Ой, Поленька! — прижала руки к груди тетя Зина. — Тут такое! Такое! Труп натуральный! В саване! Стоит и глаза открытые.
— Какой труп, Зинка? Ты чего несешь?
— Да вы сами идите и посмотрите! — обиделась и потому немного успокоилась тетя Зина.
Она вообще была крикливая, голосистая, из-за каждой мелочи поднимала панику. А тут повод подвернулся — лучше не бывает. Но того, что у тети Зины еще и фантазия работает, я не подозревала.
— Говори толком! — потребовала тетя Поля. — По порядку.
— Я по порядку белье стирала. В смысле… сама понимаешь. Слышу — стучат. Это они доски от гроба отбивали. Точно!
— Кто?
— А я знаю?
— Дальше!
— Дальше я пошла на чердак смотреть. Может, пацаны хулиганят, а может, милиция. А там! Стоит! Люди! Там мертвая стоит как живая и в саване. Истинный крест! Сами удостоверьтесь. Страх господний. Из могилы выкопали, из гроба вытащили и поставили.
— Куда поставили, Зина?
— Прямо у чердака, у двери, я ж говорю!
И тут я поняла, что предаю Изольду. Не хватает у меня мужества выйти и перед всем народом признаться, что это мой манекен, большая кукла, с которой я хочу играть, а родители не позволяют дома ее держать. «Все равно они побегут смотреть, — оправдывала я себя мысленно. — Вон как раскочегарились. Будут надо мной смеяться, пальцами тыкать. Мама разозлится, папа не защитит».
Тетя Поля отыскала меня взглядом в толпе. Я покраснела и опустила голову.
— Ну что, мужики? — спросила тетя Поля. — Айда с трупом разбираться?
Добровольцев не нашлось. Послышались голоса, мол, это дело милиции. Людская масса заколыхалась в хаотичном перестроении. Никому не хотелось идти, а выглядывать из-за спины во втором эшелоне любопытно было многим.
— Петро, Иван, Коля, за мной! — скомандовала тетя Поля.
Вызванные мужчины неохотно присоединились к смелой тете Поле и стали подниматься по ступенькам подъезда. Следом потянулись любопытствующие, втекая, как тараканы в бутылочное горлышко, на лестницу.
Но тетя Поля отсекла зевак:
— Больше нихто не йдет! Сашка! На караул! Никого не впускать и никого не выпускать.
