— Правильно: «боязливо». С другой стороны, хорошим поэтам многое прощается, перенос ударения, например, ради рифмы. Иное дело прозаики. Что у нас с прозаиками?
— У Белова «в лесистых (вместо «лесных») чащобах рождаются полчища кровожадного гнуса». У Алексея Толстого в «Хмуром утре» воинские колонны «двигались стремительным маршем к последней черте оборонных (вместо «оборонительных») укреплений Царицына». И так далее.
— Александра умница. И очень приятно, что она выбрала славистику, твою профессию.
— Твою тоже, — великодушно улыбнулась я.
— Саша потрясающая девушка, — продолжал кормить меня медом Женя. — Как-то рассказывает мне об одном ученом и называет его известным кровельщиком. Я не сразу понял, откуда взялось такое определение. Теперь ты догадайся. О ком речь?
— Какой-то архитектор?
— Холодно, мороз.
— Небольшая подсказка? — просительно скривилась я.
— Революционер в психиатрии, создатель школы… Ну?
Беспомощно пожимаю плечами.
— Оговорка по…?
— Фрейду! — выпаливаю. — При чем здесь кровельщик?
— А выражение «крыша поехала»? «Крыша протекает, крышу снесло»? Кто чинит крыши? Кровельщик! Диглоссия, никуда не деться. У Александры потрясающий лингвистический нюх, совершенно необходимая в нашем деле, от тебя унаследованная усидчивость.
— Но?
— И при этом, во время личного общения, она выражается как тинэйджер-бахвал.
— Но? Я ведь вижу по твоим бегающим глазкам, что есть еще одно «но».
— Будет обидно, если свою энергию Александра пустит на менторски-прокурорское выискивание редакторских ошибок. Ты прекрасно знаешь, что массовые ошибки речи со временем становятся нормой, закрепляются словарями. Так говорит народ, а народ, как мать, всегда прав.
— Не соглашусь. Мать часто вредит ребенку, а народ выбирает в лидеры тиранов.
— Андрей разделяет интересы Саши? — сменил тему Женя.
— Не знаю.
— Он гуманитарий?
— Не ведаю.
— А что ты про него ведаешь?
— Он передовик машинного доения.
— Чего-чего? — поразился Женя.
— Ты сам виноват: спросил про зятька, теперь меня понесет. Останови, когда надоест. Возможно, Андрей обладает недюжинными интеллектуальными способностями, пока спящими, не отвергаю такого варианта. То, что я отмечаю при наших редких общениях, — это набор знаний в модных молодежных, массовых тенденциях в культуре, в том, что называют мейнстримом. Иными словами, его образовательный багаж представляет его как типичного бонвивана.
— Говоря о зяте, ты достаточно критична.
— Уже останавливаться?
— Нет, продолжай, мне интересно.
— Он знает по именам всех звезд Голливуда и фильмы с их участием, но не раньше восьмидесятых годов. Одри Хепберн, фильм «Римские каникулы» ему неизвестны. Русская кинематографическая культура на нуле. Про «Летят журавли», «Баллада о солдате» и даже про «Холодное лето пятьдесят третьего» слыхом не слыхивал. Конечно, полный набор сведений о музыке: хард-рок, металлика, хай-тэк…
— Маруся, хай-тэк — это не музыка, а дизайн квартир.
— Хорошо, хорошо, — торопилась я. — Все понимаю, готова заткнуться, только еще одно слово о литературе. Он утверждает, что прочел «Улисс» Джеймса Джойса. Представляешь? Я знаю уйму лингвистов, но, кроме тебя, есть еще только два человека, которые освоили эту заумь. Не мог бы ты при случае заговорить с Андреем о Джойсе? Проэкзаменовать, так сказать?
— Конечно, мог бы, — глубоко вздохнул мой любимый мужчина. — Только надо ли?
— Не надо! — Придушив злорадство, согласилась я. — У тебя поблизости имеется магазин, где продают галстуки? Мне нужно купить парочку для зятя.
— Я тебя очень люблю! — рассмеялся Женя.
Моим козням против Андрея предшествовала активная мыслительная работа. В мировой художественной литературе описано много способов влюбить в себя девушку. Из самых популярных — совершить на ее глазах подвиг, желательно спасти саму девушку: вырвать из лап Змея Горыныча, Кощея Бессмертного или Бабы Яги, можно девушку вынести из горящего дома, вытащить из ледяной проруби, остановить ее взбунтовавшуюся лошадь, раскидать по сторонам обидчиков-насильников, на худой конец заморочить девушке голову революционными идеями, готовностью к самопожертвованию. Эффектно также давление на жалость — «она его за муки полюбила». Случаи обратного развития, когда страстно влюбленная девушка с вечера на утро разочаровывается в объекте воздыханий, крайне скудны. Оно и понятно: чтобы раскусить человека, требуется пуд соли с ним съесть, а это процесс длительный. Тот же пуд соли принятый единовременно — гадость неперевариваемая. И добрые писатели не издевались над своими героинями, пичкая их килограммами отравы. Логично предположить, что если подвиг влюбляет, то антиподвиг отвращает. Словом, человек должен совершить перед лицом девушки подлость, чтобы у нее открылись глаза. Перед лицом — это принципиально важно. Потому что рассказам о его неблаговидных поступках она не поверит. А любые отрицательные характеристики и суждения будут иметь противоположный эффект. Это я хорошо знаю на собственном опыте.
Когда мама говорила мне, что Игорь расхлябанно-вихлястый, что он не боец, не герой, а пылепускатель, что за симпатичной мордашкой кроется заурядная серая личность пошлого обывателя, во мне закипал дикий протест. Я теряла голову, физически ощущала, как во мне быстрорастущей опарой зреет негодование, буквально глаза лезут из орбит.
— Через десять лет, — говорила мама, — Игорь отрастит живот, будет сидеть на диване, пить пиво и смотреть футбол. В особо интересные моменты матча вопить от счастья. Таково его представление и желание счастья. В скучные моменты он будет чесать промежность.
— Ты на него наговариваешь! Ты его не знаешь! — топала я ногами, чувствуя, что впервые в жизни остро ненавижу родную мать.
— Он будет тебе изменять с подавальщицами в столовой, проводницами поездов и прочими незамысловатыми бабами. Непростых он будет обходить стороной — кишка тонка да и хлопотно.
— Игорь скорее погибнет, чем изменит мне! — убежденно восклицала я. — Ты не понимаешь, какие высокие отношения связывают нас!
— Не выше постели.
Мама оказалась абсолютно права. Но это тот самый случай, когда благими намерениями выстилают дорогу в ад. Повторять ошибки своей мамы, мостить своей дочери путь в сокрушительное разочарование я не желала.
Антиподвиг, то есть подлость, устроить сложно, хлопотно, и при отсутствии организаторских и режиссерских навыков рассчитывать на успех проблематично. Подлость Андрей уже совершил — украл деньги из моей сумки.
Обычно я имею приблизительное понятие о том, сколько денег находится в кошельке. Но тут заранее посчитала. Выгребла всю наличность из шкатулки, теперь деньги улетучивались из нее с космической скоростью, а нужно оплатить счета по квартире и за свет. Я отложила нужную сумму в одно отделение кошелька, чтобы не копаться в Сбербанке, во втором отделении, я точно помнила, лежало три купюры по тысяче, две пятисотенных и четыре сторублевки. Тысячу мне нужно сдать на подарок коллеге, пятьсот заплатить за химчистку, купить продукты и моющие средства — это примерно полторы тысячи, столько же остается. Не густо, поэтому я все и забрала из шкатулки. В банке, не пересчитывая, я протянула девушке- кассиру стопочку из первого отделения. «Тут тысячи не хватает», — сказала кассир. Я растерялась, стала
