Она вскоре принялась чистить рыбу, а мужчины вышли наружу глянуть, где и как сообразить на зиму жилье для поварихи.
Решили расширить балок. Углубить его. Утеплить опилками и землей. Изнутри обшить все досками. Сделать полки и стеллажи для продуктов. Смастерить печь побольше, и когда все будет готово — переселить Фелисаду.
Дождь еще не закончился, когда Никитин, сев за бульдозер, принялся готовить жилье для поварихи.
Мужики носили доски, горбыль. И через пару дней жилье для бабы было готово. Его назвали теплушкой. Да и то, сказать нелишне, постарались люди. Сделали все возможное. Потолок, стены и пол сплошь дощатые. Два оконца пропускали достаточно света. Двери закрывались плотно, наглухо. Без скрипа.
Соорудили прочный стол. К нему под бок лавку поставили. Подумав, сбили топчан. Все ж лучше раскладушки. И, расстелив матрац с одеялом, позвали Фелисаду.
— Принимай жилье, хозяйка! Обвыкайся. Стерпись. Авось да прикипишь к нам душою, — то ли в шутку, то ли всерьез обронил бригадир.
Фелисада, оглядев теплушку, лицом просветлела. Не ожидала такой заботы о себе. Ничего не забыли лесорубы. Даже низкую табуретку смастерили. В углу — запас звонких березовых дров наготовили. А Петрович, исчезнув на минуту, вернулся с букетом рябиновых веток, поставил их в банку, и жилье вмиг преобразилось.
Мужики переглядывались, улыбались загадочно:
— Вот так старая плесень! Всем нам нос утер, не разучился к бабам клинья бить! Ишь, какой галантный! И в тайге кобелем остался! — смеялся над Петровичем чифирист Вася. Но уже к вечеру перестал подтрунивать. И не только он. Удивилась бригада. Да и было чему.
Всю ночь стирала Фелисада постельное белье бригады. Кучи рубашек, маек, носков сушились на веревках, натянутых между деревьев.
А Фелисада, едва накормив бригаду завтраком, ушла в тайгу с ведрами. Трижды приносила грибы. А под вечер вернулась с полными ведрами брусники.
Пока мужики ужинали, баба поставила варить варенье, грибы на сушку готовила, нанизывала их в связки, развешивала ближе к теплу.
Управившись, белье принялась гладить. Не присела, не отдохнула до самой ночи.
С утра снова за грибами и ягодами в тайгу отправилась. И опять до сумерек на ногах.
За неделю вязки грибов топорщились по всему потолку теплушки. Три бочки засоленных груздей стояли в балке. Банки с вареньем выстроились в ряд на полках. Тут и брусника, и голубика, не успевшие осыпаться от осенних дождей.
Мужики вначале не обращали внимания на бабьи заботы. Но когда Фелисада выставила к чаю банку варенья, всем понравилось. Решили не уступать. И уже на следующий день отпустил бригадир
Васю-чифириста рыбы наловить в Алдане. Тот и постарался. Не только на ужин, на всю неделю осетров натаскал. И обронил, что на зиму запас за неделю сделал бы. Федор его поймал на слове.
И Вася теперь из чифириста в рыбака выбился. Гордился. Да и то верно, никому из бригады не везло так, как этому худому малорослому мужику. Рыба, казалось, сама шла к нему в сеть, заскакивала в лодку. Лесорубы даже удивлялись:
Эй, Вася, ты, верно, себя вместо наживки пользуешь? Как сумел рыбу к кайфу приучить?
Но Ваське было не до смеха. Он уставал так, что па ужин сил не оставалось. Какой чифир? Едва успевал отмыться от чешуи и валился на раскладушку до утра, даже на другой бок не поворачивался.
Фелисада жалела Ваську. Малорослый, он походил на мальчишку-подростка, состарившегося раньше времени.
Баба замечала, как курил этот человек. Взгляд его будто замерзал на чем-то. И мелко-мелко дрожали пальцы рук.
Что вспоминалось ему, о чем он думал? Неужели и этого, совсем крохотного мужика, не обошла судьба лихом? Но если бы все в жизни сложилось гладко, не оказался бы Васек в тайге.
Фелисада, сама не зная почему, больше всех его жалела, хотя не знала о нем ничего.
К бабе здесь, на деляне, относились все одинаково. Иногда кто-либо из лесорубов вспоминал, что средь них баба имеется, и приносил из тайги красивую чагу, которую прибивали вместо картины на стену теплушки.
Однажды, возвращаясь с работы в сумерках, мужики решили пошутить. Да и повод был. Нашли в тайге лосиные рога. И, стукнувшись в стену теплушки, подождали, пока Фелисада дверь откроет. Едва она выглянула, приметила вылезающие из-за угла рога. Казалось, лось чесался об угол теплушки. И вот-вот снесет печную трубу, выведенную именно в этот угол.
— Пошел вон, козел! Ишь, нашел, где блох трясти, вшивый черт! — Схватила баба веник и бросилась за угол. Оттуда хохот грохнул.
— А мы думали, что ругаться не умеешь. Теперь все о тебе знаем! И козлы, и блохатые, и вшивые черти! — смеялся одноглазый Леха и, протягивая бабе рога, сказал, давясь смехом: — Возьми на вешалку в теплушку.
После ужина повесили их. Теперь мужики не вваливались в палатку толпой, как прежде. Научились мыть сапоги, у входа для этого бочку вкопали в землю. В ней вода.
Не курили, развалясь на раскладушках. Чистые простыни и наволочки не хотели пачкать. А Фелисада и до одеял добралась. Все повыстирала и повысушила к зиме. Уговорила утеплить палатку. И ее послушались. Опилками, досками, дерном обложили. Настелили деревянный пол. И уже в первую же ночь почувствовали большую разницу между днем вчерашним и сегодняшним.
Тихо, незаметно вошла Фелисада в жизнь бригады и постепенно меняла в ней привычный уклад.
Лишь на пятой неделе жизни получила баба первую получку. Она и не знала, что оформил ее Никитин, с согласия всей бригады, не поваром, а сучкорубом. Потому заработок бабы был не ниже, чем у мужиков.
Женщина смотрела на деньги радостно и растерянно. В колхозе за них, не разгибаясь, год работать надо. Учителю — почти полгода. А ей за месяц столько заплатили, — покраснела она от радости.
Теперь мыла можно купить, туалетного. Сколько хочешь. И порошка стирального. И прищепок для белья, — торопясь, стала перечислять.
Еще чего? А ну, мужики! Скинулись живо! Не хватало нам на ее шею сесть! Со своей получки купи что-нибудь из одежды. Баба все же. Завтра с Килькой в село поедешь. Там в магазине все, что нужно, имеется. За полдня управитесь, — сказал Никитин. И, составив список предстоящих покупок, подсчитал все: собрал с каждого по полсотне. Передал деньги и список Фелисаде.
— А зачем хлеб покупать? Я сама напеку, — глянула в список баба.
— Муку к зиме приберечь надо. Тогда ее сюда трудно привезти.
— А чай зачем? Давно уж на травах вам заварку делаю. На всю зиму напасла. К чему деньги изводить? — ахнула Фелисада.
— Нужно! — глянув на Ваську, оборвал бригадир сухо.
Фелисада не стала читать дальше. Вложила свою полсотню к мужичьим. И пошла готовиться к завтрашнему дню. Путь предстоял неблизкий. На моторной лодке по Алдану пройти сотню километров — дело нелегкое. А тут и холода наступили. Снег уже с неделю грозит лечь намертво. Ночами в тайге такая стужа — зайцу в своей шубе на месте не усидеть. Человека и подавно до костей прохватывает холодом. Фелисада телогрейку ближе к печке повесила, чтоб просохла получше да тепла набралась. Сапоги с портянками над трубой пристроила. Путь не близкий. Ноги сберечь надо.
Баба постирала единственную кофту, юбку — не хотелось показываться в магазине грязной кикиморой. Баба помылась из таза. И, укутавшись в простыню, ждала, когда одежда высохнет. Внезапно в дверь постучали. Фелисада, укрывшись одеялом, крикнула:
— Входите!
В теплушку, протолкнув впереди себя большой узел, вошел Вася.
— Тут вот мужики тебе передали. Кое-что. В дорогу. Чтоб не замерзла. Им оно не скоро понадобится. Лежит без дела. А тебе без этого не выйти. Завтра надень. Велели, — положил узел на лавку и спросил: —
