— Конечно. Думаю, раньше успею.
А через день вышел Сергей на работу вместе с бригадой.
— Ты не спеши сегодня. Приглядись. Прикинь. Попробуй, где лучше у тебя пойдет. То и осваивай. В нашем деле опаздывать нельзя. Но и спешить опасно, — предупредил Никитин, предоставив Сергею право самостоятельного выбора. Тот долго не колебался. Сел на трелевщик. И словно все годы на нем работал. Возил хлысты с деляны, да так быстро, что бригада еле успевала за ним.
Поначалу работал в рубахе. Но ближе к полудню солнце так припекло, что не только рубашку, но и брюки снял. В кабине дышать было нечем. Жгло солнце. Обдавал жаром раскаленный двигун
трактора. Сергей обливался потом, задыхался в удушливой пыльной жаре, рад был из собственной шкуры выскочить. И, едва подъехав в обед к палатке, тут же нырнул в Алдан смыть с себя соленый панцирь.
До сумерек не ушла бригада с деляны. Трелевщик раскалился от жары. К нему не прикоснуться. Работать в нем стало сущим наказанием.
— Выскочи, перекури! Давай подменю! — вскочил на подножку Никитин. И, намочив водой носовой платок, завязанный на узлы со всех четырех концов, натянул Сергею на голову.
И вмиг перестали крутиться перед глазами цветные круги.
— Ляжь на пяток минут под дерево. Остынь. Чтоб солнечный удар не схватил, — подтолкнул Никитин Сергея к траве, сам вскочил в раскаленное пекло кабины трактора.
Сергей шел, шатаясь, в тень. Хоть бы глоток воздуха, хоть бы секунду тишины…
Воет бензопила, ревет трелевщик, стучат топоры, ухают взрывами падающие деревья, стонет тайга…
Кто-то сзади окатил Серегу тепловатой водой. Ухватил за плечи. Приподнял, поволок в тень. Сунул в лопухи гудящей головой.
— Лежи! Мать твою! Зачем до блевотины пупок рвешь, хмырь немытый, задрыга зеленая? Тут черт сдохнет с непривычки! Канай, потрох! — прикрыл голову Сергея сорванным лопухом и зашагал в кромешный ад, гудевший рядом.
— Эй, Шик! Куда прешь, скотина? — послышался рычащий мат на засыпку.
Сергей лежал, уткнувшись головой в траву. Как хорошо и прохладно здесь, если не поднимать голову, не видеть и не слышать, что творится рядом.
— Хлебни! — дернул кто-то за обгоревшие плечи и сунул в лицо кружку воды. — Пей все! Во! Молоток! Теперь закури. И не лежи! Сядь! Так легче будет. Скорее в себя придешь. Ну, верно? То-то!
Через полчаса Сергей снова влез в бульдозер, обвязав голову мокрой майкой.
Обжигало ступни ног. Но работать в обуви было невозможно. Казалось, кожа горела живьем.
И лишь в сумерках, когда люди перестали видеть, прозвучало громкое:
— Шабаш, мужики!
Сергей, подогнав трелевщик к палатке, заглушил его, вывалился из кабины и — мигом к реке, нырнул в воду. А она что парное молоко. Теплая.
— Сергей! Давай на ужин! — позвал Никитин. Но так не хотелось вылезать из воды.
— Садись, ешь. И спать. Дня три тяжело будет. Потом привыкнешь, — успокаивал Никитин.
— Силен мужик! У нас в трелевщике никто из новичков больше часа не выдерживал, — сказал кто-то, хлопнув Сергея по плечу. И вдруг, совсем внезапно, за спиною взвыло надрывно:
Приморили, суки, приморили И сгубили молодость мою,
Золотые кудри поредели,
Знать, у края пропасти стою…
— Хлебнул чифиру, падла! — встал Никитин. И, грохнув по столу кулаком, рявкнул: — Заткнись!
Песня оборвалась. Бригадир спросил, насупясь:
— Был договор завязать с чифиром? Я вас всех спрашиваю?
— А кто чифирил?
— Я — ни в зуб ногой, — спрятал Вася в карман пачку чая за спинами мужиков.
Сергей привыкал к новому месту тяжело. Мерз ночами, задыхался от жары днем. Насильно заставлял себя есть рыбу, которую не терпел с детства. Курил махорку до скрипа в горле. Не мог смириться с постоянной грязью в палатке.
Так, вернувшись с работы на третий день, увидел окурки на своей раскладушке. Приметил, что чужие руки шарили в чемодане.
Оглядев ноги мужиков, увидел свои носки у того, кого вся бригада звала Шиком.
Дождавшись, когда Никитин выйдет из палатки, подошел. Схватил за грудки. Притянув к себе растерявшегося от неожиданности мужика, сказал глухо:
— Башку сверну, если еще раз станешь рыться в моем чемодане. Мелкий воришка! — откинул от себя резко. И, повернувшись к мужикам, обступившим со всех сторон, добавил: — Я в геологии пахал. Там вашего брата — бывших зэков, — хватало. И фартовые были. Но они не шарили у своих, не трясли тех, с кем хлеб делили. Западло считали такое. Выходит, вы хуже щипачей. Срываете все, что под рукой. И после всего зовете себя мужиками? Не смешите, фраера! Но если засеку кого еще раз, пожалеете, — пригрозил тихо.
В это время вошел Никитин. И никто из мужиков не подал виду, что произошло.
Но Сергей чувствовал, что его «пасут». Следят за каждым шагом, карауля миг, чтобы свести счеты. И стал осторожным, осмотрительным. Но случая не представлялось. Все ж однажды возмутился кто-то из бригады и потребовал, чтобы Сергей, как и все, тоже дежурил на кухне.
Как ни упирался Никитин, что работать на трелевщике — не кашу варить, пришлось уступить бригаде.
Сергей уже приготовил обед, когда к нему подошел чифирист Вася.
— Дай кайфа, — потребовал настырно и пошел к полке, где лежали пачки чая.
— Бери, чего мне дурака жалеть. Но если найдет бригадир или мужики, на себя обижайся. Выкинут с деляны, — предупредил Сергей. Он не стал запрещать, отнимать. И это удивило. Сергей понимал, что Вася не один. Кто-то есть за его спиной.
Так и оказалось. Через несколько минут, едва Вася нырнул за палатку, на лошади подъехал Никитин и спросил:
— Серега, тут Васька с Шиком не появлялись?
— Не знаю, не приметил, — но бригадир уже нырнул в кусты за палатку. Вскоре оттуда послышался глухой звук удара, треск кустов, кто-то бежал, а вслед ему неслось злое:
— Глотку порву гаду!
Едва Сергей оглянулся на голоса, за спиной увидел Шика. Тот быстро положил на место пачки чая и, приложив палец к губам, попросил Сергея молчать. Он отвернулся, сделав вид, что не приметил. И тут же из-за палатки появился разъяренный Никитин.
— Еще хоть раз увижу тебя у палатки в рабочее время, смотри, обратно в зону отправлю! — пригрозил Шику.
— А я что? За куревом! Махры вот взял. Иль тоже запретишь?
— За махрой? Ты кому мозги сушишь? Условничек! Иль воля надоела?
— Не стоит, Федор! Не перегибай! Не грози клеткой! Не по-мужски такое! Не он, так за него кенты отпашут. А зоной не стоит. В ней всяк оказаться может. И без вины. Тот чифир того не стоит. Не мотай на душу лишнего. Пусть Живет, как может. Ты не благодетель. Не попрекай, — остановил Никитина Сергей. И бригадир, досадливо махнув рукой, поехал на деляну.
Следом за ним поплелся Шик.
С того дня пятеро условников, работавших в бригаде, перестали присматриваться к Сергею.
Но и сам водитель, привыкнув к новому месту, работе, людям, забыл, что рядом с ним живут те, кого в любое время злой случай может вернуть в зону.
Так бы оно и случилось, но судьба уберегла. И поваленное Шиком дерево не убило, лишь оглушило Петровича, обрубавшего сучья со ствола, готовя его под хлыст.
Ованеса до вечера приводили в себя. А условники бледными тенями просидели у костра до глубокой ночи. Курили молча, озираясь затравленно на палатку.
