«Хорошая жена, хороший дом, что еще нужно, чтобы достойно встретить старость». Бандит Абдулла, «Белое солнце пустыни». Но большинство, кидая в разговоре эту фразу, и не помнит, по какому поводу и кто её сказал. А зачем помнить?
По большому счеёу, все мы Эллочки-людоедочки, думает Семёнов. Та обходилась двумя, кажется, десятками слов и выражений — «хо-хо», «знаменито», «поедем на таксо», «знатный парниша»; наш набор посолидней, но ведь это тоже — набор, язык-суррогат: «не стой под краном», «уважай старших», «не плюй в колодец», «раки любят, когда их варят живыми», «королева любит свой цвет», «помеха справа, уступи дорогу», «тебя посадят, а ты не воруй», «переходи улицу в положенном месте», «курение убивает», «не мочись против ветра», «мой руки перед едой», «Москва — порт пяти морей», «шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты», «Ленинград — колыбель революции», «Пушкин — наше всё», «встреча на высоком уровне прошла в дружественной обстановке», «пар костей не ломит», «ум хорошо, а счастье лучше», «не родись красивой, а родись счастливой», «привет с Большого Бодуна», «не имей сто рублей, а имей сто друзей», «Газпром — национальное достояние России», «на чужой счёт пьют даже трезвенники и язвенники», «Россия — родина космонавтики», «Бог всё видит», «партия — наш рулевой», «капля никотина убивает лошадь», «сколько волка не корми, он в лес смотрит», «если б море было водкой, стал бы я подводной лодкой», «моя полиция меня бережёт», «не уверен, не обгоняй!», «своя рубашка ближе к телу», «любишь кататься, люби и саночки возить», «своя ноша не тянет», «есть ли жизнь на Марсе?».
Никогда не волновал Семёнова ответ на этот вопрос про Марс. Где Марс, а где Семёнов? Он — человек конкретный, деловой, даже в чём-то приземлённый и Марс ему до фени, как, впрочем, и сами марсиане. Ну, не верил Семёнов в то, что мы не одни во Вселенной, что есть иные цивилизации, даже более развитые, чем земная, не верил в существование таинственных подводных субмарин, которые носятся в Бермудском «треугольнике» со скоростью 300 километров в час, в то время, когда самая быстроходная «земная» лодка развивает едва-едва 50–60.
Этими странными скоростными лодками пугают моряков всех стран мира. Раньше в роли пугала выступал «Летучий голландец», оставленный командой, а сейчас — сигарообразные подводные объекты непонятного происхождения. То ли наследство третьего рейха, то ли инопланетные творения.
Семёнова всегда раздражали досужие разговоры об НЛО, о «летающих тарелках», про пермский разлом, в котором кишат пришельцы и про другие измерения, в которых исчезают пришельцы целыми стадами, воруя землян. Не верил, что когда-то Землю уже посещали инопланетяне, а уж тем более не верил в то, что они снова её посетят. Никогда на эту тему он не поддерживал разговоров, но и ни с кем на этот счёт не спорил, считая это зряшным делом, пустым времяпрепровождением. А может, просто берёг свою психику.
Его работа требовала простых и понятных решений, конкретных поступков, рутинных действий и собранности. Есть закон, а есть тот, кто этот закон преступает. И его задача этих преступивших найти и наказать. Поэтому, думая об «останкинском деле», он отгонял от себя досужие рассуждения о пришельцах, следы пребывания которых в Останкино, правда, опровергли его критические взгляды на мир и его устройство, но он как бы оставлял эту тему за скобками, мол, Богу — Богово, а кесарю — кесарево. Пусть какие-нибудь яйцеголовые занимается инопланетянами, те, кто за это деньги от государства получают, а он будет концентрировать своё внимание на том, на чём, собственно говоря, ему и полагалось концентрироваться, за что он и получал свою немаленькую зарплату — на расследовании, связанном с вещами понятными, зримыми и очевидными.
Исчезли десять землян? Исчезли. Ещё пятьсот с лишним несчастных чуть не лишились рассудка, совершив головокружительные перемещения по земному шарику? И это было. Ясно, что всё это с подачи тех, кто, вероломно нарушив его страны, попытался сотворить в Останкино что-то, неподвластное рассудку Семёнова. И вот это «что-то» и было темой его расследования, а стояли за этим таинственные инопланетяне или простые, как сапог, «братки» — для него не имеет значения, тут важен сам факт состава преступления.
Хотя, надо сказать, Семёнов был человеком самокритичным и иногда ловил себя на мысли: а не пытается ли он упростить это дело? И сам же себе отвечал: если не упрощать, то крыша просто «поедет» от всей этой чуши. Очевидно, это была защитная реакция его организма — упрощать, чтобы не сомневаться. Как говорится: инопланетяне отдельно, нарушение закона — неважно, кем, — тоже, отдельно.
Как в любимой шутке президента про мух и котлеты.
Тоже, кстати, расхожий речевой штамп, фигура речи, коими русский язык просто нашпигован. Ходи, сыпь этими изречениями и будешь слыть начитанным и культурным индивидуумом. Почему-то эта мысль вдруг вызвала у Семёнова раздражение.
— Век учись, дураком помрешь, — сказал вслух и сам не понял, кому.
Возникшее раздражение он объяснил просто. Ситуация в Останкино, конечно же, долбанула по психике. Хочешь-не хочешь, но перевернула все его представления о мире, а это его не то, чтобы пугало, это его как-то напрягало. В 50 лет менять мировоззрение, соглашаясь, что долгие годы ты был не прав, заблуждался и при этом еще козырял своими заблуждениями, вот, мол, я какой, было не просто.
Вероятно, нечто подобное ощущали старые коммунисты, большевики-ленинцы, когда им в лицо кидали демократы: вы прожили свои жизни зря, вы гробили свое здоровье непонятно за что и для чего.
Но не то раздражает Семёнова, что русский язык забит штампами. Это, так сказать, только повод. Раздражают его, признавался он себе самому, чёртовы инопланетяне, в которых раньше не верил. Точнее, тем, что теперь надо наверстывать упущенное, влезать в тему, которая его никогда не вдохновляла. Более того, она вызывала у него зевоту и скепсис. Как любой простой человек, твёрдо стоящий на земле обеими ногами, он верил в законы физики и химии, а досужие россказни про иные измерения, какие-то космические дыры и карибские треугольники были ему скучны и неинтересны.
Но теперь, когда по телевизору день и ночь перемалывают тему пришельцев, он, понимая, как был недальновиден, и, чувствуя дефицит информации на эту тему, копается во всей этой, по его мнению, «ахинее», поневоле задумываясь над вопросом «Есть ли жизнь на Марсе?».
Опрошенные жильцы дома № 48 по улице Академика Королёва могли припомнить лишь те события, которые происходили до половины первого ночи. Кто-то и вообще до полуночи, а кто-то и до десяти или одиннадцати вечера, в зависимости от того, короче говоря, во сколько кто ложится. Дальше — муть, коллективный провал памяти и — резкое общее пробуждение, как в казарме по команде «Подъём!», но только тогда, когда инопланетяне сделали ручкой и покинули Останкино, словно освободив людей не только от своего присутствия, но и от каких-то табу, а, может быть и гипноза. У некоторых были очень схожие сновидения — про летающие чёрные объекты, похожие на троллейбусы, про каких-то людей на крыше трансформаторной будки и танцующего на ней же человека в чёрном плаще.
Очень многим снился сон, что их заперли вооружёные люди за забор волейбольной площадки. Даже тем, кто на неё ни разу до не ступил ногой.
Но — странное дело, диву давался Семёнов. Три тысячи человек спали беспробудно, что называется, без задних ног, а вот эти десять и воришка не спали. А может, потому и не спали, что отбивались с оружием в руках от врагов? И не связан ли скоропалительный отлёт инопланетного корабля с тем, что гости получили в Останкино такой отпор, какого не ожидали?
Так думал Семёнов, даже не представляя, как он был близок к истине. Прошло лишь несколько дней и он получил документальное подтверждение своим предположениям.
Глава 32
Первый допрос Зэппа
Юрке был 12 лет, когда отец сказал знаменательную фразу:
— Ты в рубашке родился, сынок, ничего теперь не бойся.
