успех хотя бы части наших людей.
Опыт последующей работы показал, что эти соображения в какой-то степени оправдались. Потери были, но разветвленная разведывательная сеть была создана и начала действовать. Многие выжили, легализовались, устроились на работу в немецких оккупированных учреждениях, на железнодорожных узлах. И из городов, поселков, из возникавших на оккупированной территории партизанских отрядов через наших радистов начала поступать все увеличивающаяся в объеме информация о численности немецких войск, об их дислокации, переброске живой силы и техники, а в последующем и о планах и намерениях противника.
Десять дней добирались мы до Москвы. Дорога от Курска до Щигров была усеяна военной техникой, брошенной отходящей 13-й армией. Не было горючего, а в городе саперы подрывали емкости с бензином.
Много нелестных замечаний и горьких упреков приходилось выслушивать от крестьян в попутных деревнях, где останавливались на ночлег: «Продали Родину!», «До Курска даже царь Николка не пустил немцев», «Вояки, чему же вас учили, только проводить парады» — так корили нас мужики. Женщины плакали, вспоминая мужей, сыновей, братьев, служивших в армии, от которых с начала войны не было никаких вестей. Информация населения была крайне скудная. Курск давно уже был взят немцами, а бои все еще шли на «курском направлении».
Вражеская пропаганда изощрялась в клевете. В листовках, которые вперемежку с фугасками сбрасывали немцы, сообщалось о полном разгроме Красной Армии, указывались сроки взятия Москвы и Ленинграда. Фашистские политики пытались играть на националистических чувствах людей, разжечь антисемитизм, неприязнь украинцев к русским и так далее. За Щиграми с немецкого самолета сбросили в гущу наших отходящих войск несколько евреев и вымпелы с надписями: «Жиды и комиссары — вот с кем борется германская армия». Фашистские летчики хулиганили, швыряли на беженцев и воинские колонны тракторные колеса и металлолом, который при падении издавал страшный вой. Все в ужасе разбегались, считая, что это какие-то необычные бомбы.
Так или иначе, но 14 ноября я наконец добрался до Москвы. Подъехав к зданию управления в Большом Знаменском переулке, обнаружил, что ворота и входные двери наглухо закрыты. Дворник, стоявший у входа, пояснил: все хозяева эвакуировались. Осталось лишь несколько человек в доме № 6 по Гоголевскому бульвару. Здесь я, нашел своих коллег: майоров Большакова И.А., Коновалова В.И., Степанова П.И., военинженера 2-го ранга Леонтьева КБ., капитана Полякову М.И. Они входили в оперативную группу, оставленную «на передовой» для подготовки запасной сети разведчиков на территории до города Горький включительно. От них я узнал, что управление эвакуировано в Куйбышев, а центральный радиоузел в Читу. Понятно, что при поспешном отъезде связистам было не до круглосуточного дежурства для контроля за работой наших раций. Получилось, что в то время, когда разведчики-радисты пытались установить связь с Центром, некоторое время их просто никто не слушал. Операторы, очевидно, работали лишь с самыми важными точками, находившимися в глубоком тылу противника.
Оставшиеся в Москве сотрудники рассказывали, что в октябре и начале ноября некоторые московские партийно-советские и хозяйственные работники пытались на служебных автомобилях уехать из столицы, будучи уверенными, что ее неминуемо через день-два захватят немцы. Поспешно уничтожались архивы, преступные элементы и вражеская агентура использовали панику в своих целях, сея провокационные, пораженческие слухи о неминуемой победе фашистов. Были случаи, когда паникеров, дезертировавших со своих постов, при выезде из Москвы рабочие избивали и заставляли возвращаться обратно. Потребовались решительные меры вплоть до расстрела для наведения порядка в столице.
Сталин Москвы не покидал и, как известно, присутствовал 7 ноября на параде войск Московского гарнизона, направившихся прямо с Красной площади на фронт. В городе было введено осадное положение, установлен комендантский час. Движение по улицам ночью и во время воздушных тревог строго ограничивалось особыми пропусками. В небо столицы с вечера взмывали сотни аэростатов заграждения. Улицы контролировались военными патрулями. Ожидали возможной высадки десанта противника и готовились к его отражению. Было введено рационирование продовольствия и промтоваров. Работавшие получали шестьсот граммов хлеба в день, иждивенцы — триста.
Отчитавшись о проделанной работе перед старшим оперативной группы майором Большаковым, я получил новое задание: совместно с майорами Коноваловым и Степановым организовать и подготовить запасные разведывательные группы в Орехово-Зуеве, Владимире, Коврове, Горьком, подобрав разведчиков из числа местных жителей. Для групп надлежало создать необходимые материально-технические запасы на случай развертывания разведывательно-диверсионных действий, если территория будет оккупирована немцами. Для работы с легальных позиций в этих городах нужно было подбирать мужчин и женщин, не подлежавших по состоянию здоровья и возрасту не только мобилизации в армию, но и привлечению к трудовой повинности.
К счастью, эта разведывательная сеть не понадобилась. Началось наше зимнее наступление, отбросившее немецко-фашистские войска далеко от Москвы.
В конце ноября меня вызвали в Москву и назначили на должность старшего помощника начальника разведотдела штаба 10-й армии Западного фронта. 7 декабря я прибыл к месту назначения. Армия в составе войск фронта уже перешла в наступление и, развивая его, вела бои за Михайлов, взятый незадолго до этого немцами.
Западная окраина города была еще в руках противника, а разведотдел вопреки правилам находился уже на восточной его окраине, менее чем в двух километрах от передовой.
Армией в ту пору командовал бывший начальник Разведуправления РККА генерал-лейтенант Голиков Ф.И., приложивший перед войной не мало усилий к тому, чтобы сгладить остроту информации из резидентур о готовящемся немцами нападении на СССР. Мой непосредственный начальник, возглавлявший разведотдел, майор Колесов А.Г. в прошлом тоже служил в разведке адъютантом у Голикова.
Разведотдел был почти полностью укомплектован бывшими сотрудниками центрального аппарата разведки, не имевшими, к несчастью, так же, как и начальник, опыта практической работы в войсках. Но это все были молодые, энергичные, смелые командиры, восполнявшие недостаток боевого опыта старанием, готовностью выполнять любые задания, не считаясь с их трудностью и опасностями. Старший помощник начальника отдела по войсковой разведке и информации капитан Фомин С.А., его коллега капитан Шарафаненко Б.В., мои помощники старшие лейтенанты Куличкин Н.П., Корчма И.Я., Житков М.Д. были хорошо известны мне по работе в Москве.
Я и три мои помощника составляли 3-е отделение, в задачу которого входила добыча информаций о планах и намерениях противника. Для этого предусматривалось создание агентурной сети в его тылу. Кроме того, на нас возлагалась организация диверсий.
Кадры для всей этой работы мы вчетвером должны были подбирать и готовить из числа местных жителей, военнослужащих, выходивших из окружения, бойцов и командиров своих войск, военнопленных и перебежчиков противника. После ускоренной, длившейся иногда всего несколько часов, подготовки, как правило, без достаточной проверки, разведчики переправлялись через линию фронта. С ними обусловливалось место и время встречи по возвращении с задания. Данные, полученные таким образом, систематизировались, предварительно обобщались и направлялись начальнику отдела для использования в разведсводках.
Для решения таких сложных и ответственных задач отделение, кроме четырех оперативных работников, не располагало никакими иными силами и средствами. Отсутствовал штатный обслуживающий персонал, транспорт, средства связи, гражданская экипировка, продовольствие, технические средства. Не имелось утвержденных положений об оперативной агентурной разведке, и каждый ее сотрудник, решая свои задачи, руководствовался лишь здравым смыслом и интуицией, так как зачастую даже посоветоваться со старшим начальником возможности не представлялось. При проведении даже несложной операции сотрудники сталкивались с непреодолимыми трудностями ее материального обеспечения. Перевозить разведчиков на автомашине считалось роскошью, транспорта не хватало для доставки боеприпасов и эвакуации раненых. Разведчиков зачастую нечем было кормить. Для экипировки предназначенного к отправке в тыл врага нашего военнослужащего приходилось выменивать у местных жителей гражданскую одежду на военную форму. Лишь в начале 1942 года удалось добиться разрешения получать для питания
