загорелись и образовали гигантский круговой костер, в центре которого располагалось укрытие с находившимися в нем жителями. Все они сгорели.
Пылали госпитали с ранеными и больными. Малочисленный медперсонал пытался спасти тех, кто не мог двигаться, и погибал от бомб, пуль, завалов, огня вместе с ними. На одной из улиц нас со Смоленковым остановила плачущая женщина. Она просила помочь, но не ей, а раненому старшему лейтенанту, выползшему из-под развалин горевшего госпиталя. Муж этой женщины перенес его в подвал, где семья укрывалась от бомбежки.
Раненый находился в очень тяжелом состоянии. Нам удалось погрузить его на одну из машин, следовавшую за Волгу. Надо было видеть, как благодарили нас эти чудесные люди. А ведь благодарить и наградить за спасение раненого командира нужно было их.
Доставка всего необходимого для защитников города и эвакуация раненых через Волгу производилась на баржах, буксирах и катерах. Переправы постоянно находились под воздействием авиации противника, а прикрывались на первых порах почти одним зенитным огнем. Насколько важным было значение переправ для обороны города, можно судить по тому, что с ноября на них постоянно дежурили заместители командующего фронтом, определявшие очередность движения людей и техники через Волгу. Количество лиц, которым разрешалось беспрепятственно и вне очереди переправляться в ту и другую сторону, было весьма ограничено, и им выдавались специальные пропуска.
В сентябре в одну из поездок на тыловую сторону я стал свидетелем следующей сцены. Нашу большую баржу, нагруженную автомашинами и сотнями раненых, медленно буксировал маленький катер. Она достигла уже середины реки, как на нее налетел немецкий пикировщик. С воем неподалеку падали бомбы, поднимая высокие столбы воды. Поднялась паника. Некоторые из раненых бросались в воду. Среди криков, стонов, воплей терялся слабый голосок медсестры, совсем еще девочки, бегавшей от одной группы раненых к другой и успокаивавшей их. Она хватала ползущих к бортам солдат за руки, уговаривала их, как маленьких детей, хотя каждый из них был значительно старше ее:
— Родненькие, успокойтесь, он не попадет! Только не прыгайте, все будет хорошо.
Эта хрупкая девушка, почти ребенок, не думала о себе. К счастью, одна из бомб, предназначавшихся нам, попала в стоявшую на отмели баржу с лесом. От взрыва веером разлетелись в стороны бревна и доски. Летчик, очевидно, решив, что его задача выполнена, а, может быть, у него вышел весь боекомплект, отвалил в сторону. Наступила тишина, и тут сестричка разрыдалась.
— Восемь человек, восемь человек утонули, — всхлипывала она, — я же им говорила.
У причала к девушке подошел пожилой, заросший седой щетиной капитан с перехваченной окровавленными бинтами головой и рукой на перевязи. Как бы между прочим он сказал:
— Дочка, если бы у меня был орден, я снял бы его и отдал тебе. Спасибо тебе от всех нас!
В конце августа 1942 года зенитчики сбили немецкий истребитель «Мессершмидт-109». Выбросившийся с парашютом пилот приземлился на окраине города и был схвачен нашими бойцами. Жители разрушенного, пылающего города в ярости хотели прикончить на месте фашиста — одного из тех, кто был виновен в гибели тысяч женщин, детей, стариков. С трудом удалось удержать их от этого.
На допросе летчик держал себя крайне высокомерно, давать какие-либо показания отказался, сообщил лишь, что его зовут Хайнрих Айнзидель, добавив, что он потомок канцлера германской империи князя Бисмарка. При этом пленный ядовито заметил: очевидно, никому из здесь присутствующих имя этого великого немца неизвестно, поскольку культурный уровень советских командиров настолько низок, что они, кроме историй своей партии, ничего не знают.
Летчик был удивлен, когда я сказал:
— Имя Бисмарка у нас хорошо известно хотя бы пото-. му, что он был противником войны Германии с Россией.
Пленный оставлял впечатление отъявленного фашистского головореза. Во время допроса вблизи дома, где мы располагались, взорвалась немецкая бомба. Стекла были выбиты, упало несколько досок с потолка. Пленный внешне ничем не выказал страха. На замечание, что он может переселиться в «потусторонний мир» от рук своих друзей, он ответил, что будет от души благодарен им, так как в этом случае нас тоже уничтожат.
Для детального допроса пилота отправили в разведотдел штаба фронта.
Позже мне стало известно, что потомок Бисмарка, находясь в лагере военнопленных, вступил в антифашистскую школу, работал в комитете «Свободная Германия» и в числе многих генералов и офицеров вермахта подписал воззвание к германским солдатам и офицерам с требованием кончать гибельную для немецкого народа войну.
Когда вопрос о подписании этого воззвания обсуждался на собрании генералов и офицеров гитлеровской армии, находившихся в плену, многие, в том числе и закончивший свою карьеру в Сталинграде генерал-фельдмаршал Паулюс, колебались поставить свои подписи. Бывший командующий 6-й немецкой армией резко оборвал выступающего на собрании военнопленных потомка «железного канцлера», заявив, что тот еще молод иметь свое мнение и навязывать его старшим по званию. На это Айнзидель ответил:
— Вы, господин фельдмаршал, много лет беспрекословно повиновались безграмотному ефрейтору и безоговорочно выполняли его указания, которые ввергли Германию в катастрофу. Будьте любезны выслушать советы лейтенанта, который печется о спасении немецкого Отечества.
Насколько были искренни слова и поступки попавшего в плен гитлеровского летчика, судить трудно. Может быть, стремительная смена коричневой расцветки на розовую и почти красную была лишь тактической уловкой. Но жизнь показала, что многие солдаты и офицеры гитлеровской армии за время пребывания в советском плену стали искренними поборниками мира.
Долгое время я ничего не знал о дальнейшей судьбе Хайнриха Айнзиделя. И лишь недавно услышал, он жив, здоров и побывал в Москве, чтобы собрать материал для документального фильма о своем пребывании в плену. Необходимую помощь ему оказал наш Комитет ветеранов войны, точнее его Международная комиссия. Кстати, председатель ее полковник в отставке Парпаров Л.Ф. был сотрудником разведотдела штаба Сталинградского фронта. Он один из первых допрашивал тогда пленного немецкого летчика.
В сентябре фронт вплотную подошел к городу. Непрерывный артобстрел, налеты вражеской авиации сильно затрудняли подготовку разведчиков к отправке в тыл противника. Да и их пребывание непосредственно в расположении наших войск не отвечало правилам конспирации. Было принято решение перевести 2-е и 3-е отделения разведотдела в город Ленинск, расположенный в 60 километрах от Сталинграда за Волгой.
Наш маленький коллектив упорно работал по подбору и подготовке людей, формированию и сколачиванию разведгрупп. В запасном полку и среди местных жителей было привлечено до ста человек добровольцев, пожелавших сражаться с врагом на «бесшумном фронте». Среди этих патриотов были не только воины, но и девушки, люди более чем зрелого возраста, представители разных профессий. Имелся даже один солист балета Большого театра рядовой Варламов. На него мы делали особую ставку, собираясь заслать его в глубокий тыл к бывшему другу, оставшемуся у немцев.
С учетом знания местности, обстановки, наличия связей на оккупированной территории были скомплектованы группы, подготовлены резиденты. Но отправка их в немецкий тыл задерживалась из-за отсутствия радистов, на обучение которых при самой интенсивной работе требовалось 3–4 месяца. А без радиосвязи посылать разведчиков было нецелесообразно — это было ясно каждому. Маршрутные группы и многочисленные одиночки-разведчики, посылаемые в тыл врага через линию фронта, несли чрезмерно большие потери и не выполняли задачи из-за большой плотности немецких войск, сконцентрированных на этом направлении. К тому же в тылу бесчинствовали ревностные помощники немцев калмыки, которые буквально охотились за нашими людьми, поскольку за поимку советских шпионов германское командование выдавало большие денежные награды.
Тем временем враг вступил в город, вернее в его развалины. Нужно было на всякий случай создавать запасную агентурную сеть на своей территории. С этой целью нами были сколочены резидентуры в Бекетовке, Ахтубе, собственно Сталинграде, Ленинске, Черном Яре и многих других пунктах на обоих берегах Волги. Таким образом, не исключалось, что немцы форсируют реку и растекутся по Заволжью. Но
