— Но я же не прошу вас показать мне ту чашку, — сказал я, но Гайран явно не собирался отступать.
Он положил нож и вилку, перестал есть и сидел, глядя на меня. Через какое-то время я не выдержал, вытащил свою «Книгу джунглей» и протянул ему.
Прежде чем взять ее у меня, бессмертный человек ласково провел рукой по обложке, перелистал страницы и сказал так, словно отлично помнил историю Маугли:
— О да!
Затем он принялся рассматривать иллюстрации и читать стихи Киплинга. Я очень опасался, что Гайран ее у меня заберет, но боялся его огорчить. Вдруг он почувствует, что я ему не доверяю?
— Рикки-Тикки-Тави, — мечтательно промолвил он и протянул мне книгу. — Его я особенно хорошо помню. Он мне нравился больше всех.
— Как странно, что вам понравилась именно хищная ласка, — сказал я.
Он не упрекнул меня и не поправил, хотя мы оба отлично понимали, что я зря попытался его обидеть, да к тому же оказался неправ. Рикки-Тикки-Тави, конечно же, был мангуст, а не ласка.
Гавран Гайле с улыбкой наблюдал за мной, пока я засовывал книгу обратно во внутренний карман, потом наклонился через стол и тихо сказал:
— Я здесь ради него. — Он кивнул в сторону официанта.
Бессмертный, правда, так и не признался, что пришел не за мной, но я очень устал, мне вдруг стало страшно за старика, и я спросил:
— А он знает?
— Откуда ему знать?
— Раньше вы, помнится, заранее людей предупреждали.
— Верно, но с тех пор я кое-чему научился. Все мы понемногу учимся, не правда ли? Когда мы с вами в прошлый раз встречались, доктор, я все еще набирался необходимых знаний. Если я сейчас скажу ему, он, пожалуй, проткнет меня шампуром для шашлыка, и я буду долго после этого выздоравливать, что было бы очень некстати. Ведь — как вы и сами предположили — у меня очень много работы. — Он снова сел спокойно и вытер рот салфеткой. — Да и что хорошего, если он о заранее узнает о своей скорой смерти? Ведь сейчас старик счастлив, подает роскошные блюда двум приятным клиентам, а война уже на пороге. Так пусть он и останется в счастливом неведении до самого последнего часа.
— Вот как? — Я прямо-таки слов от возмущения не находил. — Но ведь бедняга мог бы провести это время дома… в кругу семьи.
— Потакая своим слабостям, мы тем самым балуем и его, — пояснил бессмертный. — Ведь этот человек чрезвычайно гордится своим мастерством и тем, что сейчас подает поистине великолепный ужин накануне войны. Сегодня он пойдет домой и расскажет родным, как накрывал этот стол, последний в его жизни, в гостинице «Амоварка». Завтра, когда старика уже не будет на свете, тем членам его семьи, которые останутся в живых, будет о чем вспомнить. Ведь его рассказ о нашей трапезе они не забудут никогда, даже после окончания войны. Понимаете?
Официант собрал и унес наши тарелки и большое блюдо с обглоданными дочиста косточками судака- солнечника. Он элегантно поставил на ладонь целую стопку тарелок, балансируя свободной рукой с накинутой на нее белоснежной салфеткой, а я все думал, что тоже никогда не смогу забыть столь памятный ужин, которым так и не сумел толком насладиться из-за страха, снедавшего меня.
— Могу я предложить господам что-нибудь на десерт? — спросил, вернувшись, старый официант. — Или, может, желаете еще выпить?
— То и другое, — вдруг сказал я. — Принесите нам тулумбе, пахлаву, туфахидже и еще кадаиф[9], пожалуйста.
— Еще айвовую ракию, — прибавил бессмертный человек.
Когда старый официант ушел, он сказал мне, что очень рад моему постепенному проникновению в самую суть вещей.
Мы помолчали. Я все думал, как мне убедить бессмертного человека рассказать все официанту или, может, самому незаметно предупредить старика. Пока я размышлял об этом, официант принес огромное серебряное блюдо с десертом и поставил его на стол. Тулумбе, золотистые, нежные, прямо-таки истекали маслом. Зубы так и тонули в свежайшей пахлаве. Невероятно вкусной была и нежнейшая смесь жареных яблок с грецкими орехами. Все эти чудесные яства замечательно сочетались с ракией из айвы, которой мы, слегка обжигая горло, их запивали. Теперь я уже чувствовал, что немного опьянел, глядел на зарево над Марханом и вдруг затосковал о стряпне твой бабушки, потому что ее пирожки куда лучше всех этих лакомств.
Когда мы уже не могли больше съесть ни кусочка, Гавран Гайле отодвинулся от стола, сложил руки на животе и воскликнул:
— Вот это да!
В его облике было нечто такое, что мне вдруг стало жаль не только старого официанта, но и самого этого бессмертного человека.
— Неужели и вы собираетесь завтра умереть? — спросил я. — Именно поэтому вы здесь?
Это, конечно, был глупый вопрос. Я это понял, едва задав его.
— Разумеется, нет, — сказал он и побарабанил пальцами по животу, как ребенок. — А вы?
Но мне было совсем не до смеха, хотя, по-моему, он спросил в шутку.
— Завтра этот город сровняют с землей. Даже после всего этого вы не поверите, что вам будет позволено умереть? — спросил я.
— Нет, не будет.
Гавран все-таки доел свою пахлаву, вилкой соскребая ее с тарелки, вытер рот салфеткой и поднял руку, подзывая официанта. Тот подошел и стал собирать посуду, но не успел спросить у нас, не желаем ли мы выпить кофе.
Бессмертный человек опередил его, сказав:
— А теперь мы, пожалуй, выпьем кофе.
Тут до меня окончательно дошло, что все это всерьез. Гайле снова принялся раскуривать наргиле, через каждые несколько затяжек предлагал мне к нему присоединиться и тоже покурить кальян, но я отказывался. Запах наргиле напоминал ароматы древесного дыма и горькой розы. Сизые клубы смешивались с туманом, спустившимся над рекой и почти скрывавшим теперь яркие вспышки огня над мостом.
Официант принес кофе и принялся расставлять кофейные чашки, но бессмертный человек сказал ему:
— Не нужно. Мы будем пить из одной, вот из этой.
Он достал ту самую маленькую белую чашку с золотым ободком.
Я все-таки предпринял последнюю попытку и, пока официант стоял рядом, спросил:
— Может, вы еще и этому господину предложите выпить с нами кофе из одной чашки? — Я сказал это нарочито неприязненным, даже грубым тоном, намекая официанту, чтобы он ушел и ни в коем случае не пил с нами кофе.
Но бессмертный человек с улыбкой ответил:
— Нет-нет, пить кофе мы будем только вдвоем. С данным господином мы уже делали это сегодня днем, не правда ли?
Старый официант улыбнулся, склонил лысую голову в знак согласия, и меня вдруг охватила ужасная печаль. Я прямо-таки тонул в ней, так мне было жалко старика.
— Нет-нет, мой друг, — сказал, глядя на меня, бессмертный человек. — Этот кофе только для нас с вами.
Как только официант ушел, он наполнил ту чашку, передал ее мне и снова сел, поджидая, когда кофе немного остынет. Я не стал особенно долго тянуть и вскоре до дна осушил чашку.
Мой бессмертный друг улыбнулся, взял ее у меня, вгляделся внутрь и сказал:
— Что ж…
На балконе было темновато. Я с напряжением наклонился ближе к нему, но лицо у него было как камень.
