— Стой! Стой! — кричит молочница.
Она совсем близко. Лиза слышит тяжелое топание ее сабо и, задыхаясь, из последних сил бежит все скорее.
Старуха хватает ее за плечо, заглядывает ей в лицо.
— Ну конечно, это она.
— Оставьте меня, — отбивается Лиза. — Вы не имеете права. Оставьте меня.
Но старуха уже тащит ее к двуколке.
— Волчонок, — злобно трясет она Лизу. — До крови меня укусила. Теперь не уйдешь.
Она поднимает Лизу и толкает ее на мешок с картошкой.
— Смотри, чтобы не выскочила, — говорит она старику, беря вожжи.
Двуколка, дребезжа и подскакивая, катится по дороге. У Лизиных ног кудахчет курица со связанными ногами. За спиной стоят жестяные бидоны с молоком.
Поймали, поймали. Кончено. Все кончено.
— Шуточное ли дело? Десять километров отмахала. Такая маленькая, — старик протягивает ей кусок хлеба с сыром. — На, съешь. Еще не скоро домой доберешься. Всех клиентов сначала объедем.
Лиза молча отталкивает его руку.
Начинается дождь. Старик накрывает, чтобы не промокли, картофель, Лизу и курицу брезентом.
Двуколка останавливается уже в пятый раз. Громыхают бидоны. Молочница уже в пятый раз подробно рассказывает, как она поймала девочку. Потом приподымает брезент и показывает ее. Лиза забивается в угол. Любопытные глаза рассматривают ее.
— Какая хорошенькая. Вы говорите, злая?
— Настоящий волчонок. Цапнула меня за палец.
— Совсем дикая. Русская.
— Да что вы? Как интересно.
Лиза старается спрятаться за мешок с картофелем. Волчонок. Да они смотрят на нее, как на дикого зверя в клетке. Хорошо еще, что окурков в нос не суют.
Перед калиткой пансиона стоят горничные.
— Поймала, — еще издали кричит им, торжествуя, молочница. — Поймала вашу барышню. Вот она.
Лизу высаживают.
— Уже в полицию заявили. Всюду ищут.
Лиза качает головой. Колени подгибаются. Горничная подхватывает ее.
— Лиза, Лизочка! — Наташа громко плачет, прижимая ее к себе, целует ее волосы, лицо, руки. — Деточка моя, как ты меня напугала. Я думала, что ты утонула, Лизочка.
Лизу несут в комнату, укладывают в постель.
— Господи, — ужасается Наташа, — десять километров.
— Уши бы тебе оборвать надо, — говорит дядя Саша. — На ключ теперь запирать буду.
Наташа снова целует ее.
— Лизочка, отчего? Разве тебе плохо с нами?
Лиза тяжело открывает глаза.
— Нет, — говорит она медленно. — Я хотела в Гавр. На пароход, в Россию, — и вдруг всхлипывает. — Пострадать.
— Пострадать? — переспрашивает Наташа.
— Вот оно что. Пострадать, — дядя Саша ласково дергает ее за нос. — Ах ты, курица. Что же, ты думала, с тобою там возиться станут? Просто обрили бы, как каторжницу, и в комсомол отдали бы.
В соседней комнате слышен смех. Как? В Россию? Пострадать?
Лиза прячет в подушку красное лицо. Какой стыд! Какой стыд! Все знают. Все смеются над ней.
Ветер трясет ставни. Дождь стучит по крыше. Наташа поправляет одеяло.
— Спи, деточка. Какая буря. Что бы ты делала одна, моя беглянка? Ну, ну, не плачь. Спи с Богом.
Она тушит свет и на носках выходит.
Лиза лежит в темноте. Дождевые капли, журча, сбегают по крыше. Ветер стучит ставнями. Море шумит.
Какой стыд! Какой стыд! Обрили бы… За нос дернул…
Подушка мокра от слез. Они текут и текут, и удержать их нельзя.
Теперь из Гавра по белым, бурным волнам уходит пароход. А она здесь. И все кончено.
Лиза спит. Слезы текут по ее щекам.
Ей снится холодный, синий рассвет. В синем, холодном свете блестят зубчатые стены, блестят пестрые купола церквей, блестят золотые кресты.
Это — Москва. Это — Кремль.
Лиза стоит одна на широкой, пустой площади.
Взвод солдат выстраивается полукругом. Блестят ружья. Щелкают затворы… Черные дула направлены прямо на нее…
Офицер с красной звездой на груди громко командует: «Пли!»
Лиза открыла глаза, провела рукой по лбу, растерянно оглянулась кругом, не сразу узнавая свою комнату. Было уже совсем темно. В окно сквозь черные ветки слабо светил уличный фонарь. Тихо шуршал дождь.
— Россия, — сказала она громко. И прислушалась к своему голосу. — Россия. — Потом тряхнула головой. От воспоминаний ее мечтательного, печального детства сердце в груди стало тяжелым и горячим и во рту пересохло.
Она зажгла свет, взглянула на часы.
«Уже восемь… Что же не зовут обедать?»
Она открыла дверь. Волнение еще не совсем прошло. Колени ослабели, и ноги шли как-то сами собой, и голова чуть-чуть кружилась. Оступишься и полетишь вниз на блестящий пол прихожей.
По ковру гостиной идти было легче. Лиза остановилась, перевела дыхание.
«Как старая индюшка, успокоиться не могу. Стыдно!..»
— Она поверит… Она глупа, — говорил Николай в столовой.
— Ну, положим, она совсем не глупа, она наивна.
— Все равно, — перебил Николай. — Она поверит. Лиза, — позвал он громко.
Лиза толкнула дверь и сразу на пороге почувствовала, что что-то случилось. Андрей сидел за столом. Глаза его блестели, и губы были упрямо и решительно сжаты. Под желтым ярким светом лампы лицо его казалось слишком бледным.
«Кто глупа и чему поверит?» — хотела она спросить, но не успела.
Николай быстро подошел к ней и взял ее за руки.
— Лиза, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Лиза, ты ведь моя сестра, я не хочу от тебя скрывать. Лиза, — он запнулся. — Я не знаю, как тебе объяснить. Слушай! Мы с Андреем состоим в монархической организации. И теперь меня посылают в Россию.
— В Россию? — переспросила она похолодевшими губами.
— Да, в Россию, с документами. Очень ответственное и опасное поручение. Я уезжаю на днях. Меня может быть расстреляют там. Я хотел тебя спросить, — он снова остановился. — Я хотел тебя спросить: хочешь ли ты ехать со мной?
Лиза стояла перед братом. Но это была уже не Лиза, только что вошедшая в столовую. Это была маленькая девочка из Трувиля, маленькая девочка, готовая на подвиг. От блаженства и ужаса кровь медленно отхлынула от сердца. Неужели все, о чем она даже мечтать не смела, неужели все исполнится?
— В Россию?
