– Закоченела вся…
– Ноги по лучам. Руки стрелой по третьему лучу…
– Мерзлая, говорю!
Вазак плюнул в ладонь – и стряхнул слюну на покойницу. На его пальце вспыхнул черно-багровый гранат, оправленный в золото. Цветом драгоценность была схожа с портьерами. Носильщики охнули: покойница сделалась мягкой, податливой. Заговори она сейчас со своим убийцей – у того разорвалось бы сердце. Но Тереза молчала, и ее легко удалось расположить на звезде нужным образом.
– Вон отсюда, – бросил Вазак. – Дорогу найдете сами.
– А деньги? – заикнулся приезжий.
– Возьмешь у Куцего. Я с ним рассчитался сполна.
– Дверь… запереть бы!..
– Просто захлопните. Убирайтесь!
Выждав время, достаточное, чтобы носильщики убрались из дома босыми, прихватив сапоги с собой, Вазак присел на корточки между женских ног. С минуту разглядывал лоно, опушенное рыжим волосом. Положил ладонь на курчавый лобок – и задергался, затрясся, как больной лихорадкой. Гранат в перстне пылал адским пламенем.
– О, Талел! Зову тебя…
Дрожь передалась покойнице. Пальцы Вазака сжимались, скребли когтями. Казалось, толстяк ласкает мертвую, желая добиться взаимности чувств. Звезда под Терезой засветилась тусклым, мерцающим огнем. Ритм мерцания совпадал с дрожью тела убитой и ознобом мага.
– О, Талел! Талел Черный…
Покойница открыла глаза: чистый белок без зрачка.
– …зову тебя…
– Хватит, – велела мертвая низким, мужским голосом.
– …Талел, мастер мой…
– Хватит, говорю. Я здесь. Убери руку, глупец!
Вазак отдернул руку, словно от костра. Покойница села, трогая себя: грудь, плечи, лицо. Мутная белизна взгляда стала радужной. Полные губы налились кровью: не рот, спелые вишни. Толстяк молчал, боясь помешать Талелу изучать душу той, в чье тело вселился жрец Сета. Этот способ связи Черный сам предложил ученику. Пока маги разговаривали, Талел наслаждался пикантными воспоминаниями жертв, переживая их во всей полноте.
– Вранье, – наконец сказал Талел. – Любовников – двое. Дрянь, неумехи. Силой ее не брали. Жаль… Душили скверно, она мало запомнила. Спроси меня: гневаюсь ли я?
– Гневаешься ли ты на меня, о Талел?
– Нет. Зачем ты звал меня, Вазак?
– Амброз Держидерево брал меня к башне Красотки…
Запинаясь, Вазак пересказал историю похода на могилу Инес ди Сальваре. Драка в «Лысом осле», найм старого проходимца… Понять, слушает ли его Талел, было невозможно. Покойница сидела без движения, опустив руки на бедра. Когда толстяк замолчал, радуга в глазах Терезы на миг погасла.
– Я понял, – без выражения сказал Талел. – Ты хочешь о чем-то спросить меня?
– Да, мастер! Амброз знал заранее, что я свяжусь с тобой…
– Амброз хитер. Будь с ним осторожен.
– Но почему? Почему Амброз хотел, чтобы я предал его?
– Амброз хитер, а ты глуп. Сам того не ведая, ты передал мне целое послание от Амброза Держидерево.
– Я глуп, мастер! Посвяти и меня в послание Амброза…
Свечи, моргнув, погасли. В зале воцарилась тьма. Ее озарял лишь гранат в перстне Вазака – и млечный огонь в глазницах покойницы.
– Амброз говорит: Красотка умерла чудовищем и была похоронена сразу после визита Симона Остихароса. Возможно, на ней ставили опыты. Возможно, ее убили. Виновны ли в этом Симон Пламенный и служка Циклоп? Я допускаю это, говорит Амброз.
– О, Талел!
– Амброз говорит: Симон Остихарос и служка Циклоп интересуются Янтарным гротом. Я тоже интересуюсь им, говорит Амброз. Но мой интерес – открытый. Они же действуют тайно от собратьев по Высокому Искусству. Хотят ли они возвыситься над остальными? Я допускаю это, говорит Амброз.
– О, Талел!
– Амброз говорит: Янтарный грот – пристанище магии, неведомой нам. Сивиллы не управляли ею. Но сивиллы пользовались возможностями грота. Они знали: как. И знали, что случится потом. Обычные женщины творили чудеса. Такое может повториться, и не раз. Сегодня – вещуньи, завтра – кухарки. Опасно ли это для нас, адептов Высокого Искусства? Я допускаю это, говорит Амброз.
– О-о, Талел…
– И наконец, говорит Амброз, я честен со всеми сторонами дела. Разрешив соглядатаю не прятаться от Симона, я показываю Пламенному свой интерес. Так же ясно, как показываю его Талелу Черному. Я подозреваю тебя, говорит Амброз Симону, в намерении узурпировать тайну Янтарного грота. Я подозреваю тебя в убийстве Красотки. Но я же и даю тебе возможность оправдаться. Захочешь ли ты оправдываться? Я допускаю это, говорит Амброз.
– О-о…
– А теперь уходи. Позже предашь тело костру…
Шаги. Тихий шорох: за Вазаком закрылась дверь.
Стон наслаждения.
Тишина.
2.
Янтарный грот сиял люстрой о тысяче свечей. Внутри люстры билась мошка по прозвищу Циклоп. Звон хрусталя нарастал в ушах, грозя глухотой. Вибрация пронизывала Циклопа насквозь. Казалось, звенит не грот, а он сам: кости и связки, хрящи и мышцы. Руки из последних сил сжимали голову, пытаясь унять болезненную дрожь. Циклоп зажмурился, спасая глаза от бешеного сияния, и увидел вплавленные – в янтарь? в мозг? – знаки.
Рисунки Ушедших.
Красотка собирала их. Щедро платила рисовальщикам за снятые копии. В башне Инес в изобилии водились свитки и фолианты, и даже гобелены с изображениями такого рода. Одноглазые холмы; символы, чей смысл утрачен; твари, похожие на плод гения безумного живописца. Красотка была уверена: эти рисунки – упрощенное письмо Ушедших, его безопасная разновидность, которая не сводит людей с ума.
А значит, письмена можно разгадать.
Увы, в разгадке она не преуспела. Циклоп же сомневался и в безопасности древних знаков. Они пылали перед его взором, смеясь над плотно зажмуренными глазами. «Я вижу их Оком Митры!» – понял Циклоп. Знаки были клавишами вселенской «гидры», водяного органа Мироздания. Только вместо воды в «гидру» залили жидкий янтарь. При нажатии знаки вспыхивали ярче солнца – и медленно, с неохотой тускнели. Тысяча голосов сплеталась в пространство без начала и конца, во время без конца и начала. Волны густого меда принимали в себя чужеродные струи кармина и смолы, охры и киновари. Море умоляло Циклопа об очищении. Он прозревал суть мольбы каким-то новым, загадочным чувством, о котором раньше и не подозревал.
«Почему я?!» – кричал Циклоп, захлебываясь в янтаре.
Ты, шептали волны.
«Я не знаю, как! Я…»
Знаешь, шептали волны. Ласкали кожу гладкостью и светом, пробирались в душу звуком и вибрацией; дурманили рассудок запахами горького миндаля и жженого сахара. Знаешь, можешь. Исправь. Настрой заново…
«Настроить?!»
