Открыв ларец из палисандра, маг извлек золотой перстень с камнем, багрово сверкнувшим в свете лампад. Мало кто отличил бы с первого взгляда Камень Крови от обычного рубина. Симон надел перстень на безымянный палец левой руки – и усталость отступила. Кровь быстрее заструилась по венам, разгладились морщины, сердце забилось от притока огня. Прихватив жезл, украшенный фигурками чибиса и нетопыря, старик выбрался на узкий балкон – и воздел жезл над головой.
Гортанный вопль призыва огласил ночь.
Прошла минута, долгая и мучительная, прежде чем бархат ночи всколыхнулся. Гигантская тень закрыла рисунок созвездий. Перепончатые крылья, пронизанные сеткой вздувшихся жил, с гулом загребали воздух, удерживая над землей гибкое тело двадцати локтей длиной. Тварь покрывали глянцевые, плотно прилегающие друг к другу перья, больше похожие на чешую. Мощную шею венчал треугольник головы. Она походила бы на змеиную, если б не зубастый роговой клюв, из которого, пенясь, капала слюна.
От реликта минувших эпох веяло первобытным ужасом.
С легкостью, неожиданной для старика, Симон перемахнул через перильца балкона, оседлав чешуйчатый загривок. Крылатый «конь» ринулся в ночь, со свистом рассекая воздух. Кварталы Равии, мигая редкими масляными огнями, быстро остались позади. Птицеящер несся со скоростью ветра, пожирая пространство. Когда впереди на фоне неба обозначился силуэт чужой, одиноко стоящей башни, и на ее вершине вспыхнул сторожевой огонь, Симон понял: его заметили.
В освещенном окне мелькнула тень, изнутри блеснуло алым. Талел готовился дать отпор незваному гостю, кем бы тот ни был. Симон направил тварь вниз, соскочил на землю, отпустив чудовище, и встал перед массивной дверью. Правая рука налилась силой оживающего камня. Пальцы сжались в кулак. Страшный удар сорвал дверь с петель, разнеся ее в щепы. Глаза мага сделались пронзительно-голубыми, сквозь одежду пробился ледяной свет – и Пламенный вступил под своды башни.
Над входом, подвешенное на цепях, ожило чучело пантеры. Лязгнув зубами, оно попыталось схватить Симона, но рассыпалось в прах. Тяжкая поступь сотрясла лестницу. Перила крошились под каменной хваткой, гобелены, висевшие на стенах, вспыхивали и сгорали, разлетаясь клочьями пепла. Башня тряслась, как в лихорадке, ступени ходили ходуном. Из стен выпадали целые блоки, с грохотом раскалываясь на куски.
А маг все шел, не задерживаясь.
Охранительные знаки на двери замерцали – и погасли в испуге, едва Симон протянул к ним руку. Дверь открылась. Рыхлый толстяк, бормотавший заклинания над жаровней, от которой воняло падалью, затравленно обернулся к гостю. Лицо его исказилось, и Талел рухнул на колени.
– Симон, пощади!
Старик бросил брезгливый взгляд на жаровню, на свиток папируса с ригийскими иероглифами.
– Симон… умоляю…
Порыв ветра распахнул окно, подхватил папирус и унес его в ночь. Жаровня угасла, шипя как змея. Во мраке продолжала светиться лишь фигура мага. Остихарос протянул руку, ухватил толстяка за горло и приподнял над полом. Жрец захрипел, чувствуя: еще чуть-чуть, и его шея сломается.
– Где мой ученик?!
Голос старца громом рокотал под сводами.
– Я… я виноват!.. Ты же пропал… Все думали – ты погиб! Он сам пришел ко мне…
– Где он?!
– Он… его увезли… Прости, Симон! Я не знал…
– Лжешь! Когда я вызвал тебя, мальчишка сидел в твоем подземелье!
– Да, я солгал… Я не мог!.. они уже пообещали его…
– Кто – они? Пообещали – кому?!
– Махмуду! Султану Махмуду! Ты объявился слишком поздно, Симон… С-с-сделка… Да отпусти же! Задохнусь…
– Султан Махмуд Равийский?! Ты не лжешь?
– Нет!
Каменные пальцы разжались, и жрец плюхнулся на пол. Кашляя, растирая шею, Талел попытался отползти в угол, но был остановлен магом. Жесткий каблук Остихароса опустился на мясистый загривок жреца.
– Кто пообещал моего ученика султану Равии?
– Они! Открывающие Пути!
– Раздери тебя Даргат! Значит, это правда, что ты умеешь находить скрытое в людях?
– Правда… – еле слышно прохрипел жрец.
– У Карши есть скрытый талант?
– Он – прирожденный скороход. Только не знает об этом.
– Я полагал, из него получится неплохой маг, – пробормотал Симон.
Свечение под его одеждой гасло.
– Да, конечно! – подобострастно зачастил жрец. – Маг неплохой, а скороход – замечательный! Я так и сказал Открывающим. А они нашли заказчика…
– Какова твоя доля?
– Десятина…
Симон убрал ногу с загривка Талела.
Открывающие Пути, жрецы Многоликого, умели с помощью тайных обрядов пробуждать дремлющие в людях, неизвестные им самим таланты. При этом у человека, Вставшего-на-Путь, урезалось многое другое. Музыкальный слух, способность к быстрому счету, глазомер… В каждом случае это был особый набор качеств, которыми следовало пожертвовать. Если обряд над Карши свершится, мальчику никогда не быть чародеем. Музыкантом, астрологом; летописцем…
Зато скороходом он станет превосходным.
– Когда его увели?!
– Час назад. Прости, Симон!
Опоздал. Если бы не проклятый демон…
– Симон! Бери все, что захочешь!
– Перестань скулить. Все, что захочу? Я запомнил твои слова. Живи, мой должник. Позже я решу, как взыскать с тебя долг. А сейчас я тороплюсь.
Быстрым, молодым шагом Симон Остихарос направился прочь из башни. Для обряда Открытия Пути требуется подготовка. Во второй раз он не опоздает.
Махмуд Равийский кормил рыбок.
Стоя у края бассейна, выложенного яшмой и нефритом, султан брал из чаши разваренные зерна ячменя – и бросал в воду. Цветные карпы, завезенные из далекой Негары, толкались, плямкали слизистыми кругляшами ртов. Золотые, зеленые, цвета оливок или апельсина – рыбы любили владыку сильнее, чем придворные лизоблюды. Сам же Махмуд из всех карпов предпочитал снежно-белых с красно-черными пятнами.
«Они напоминают мне раненых,» – говорил султан.
Возле беседки, увитой лозами винограда, ждал великий визирь Газан ибн-Газан. Он первым заметил Симона Остихароса, и приветливо улыбнулся гостю.
– Мы рады видеть тебя, Симон, – бросил Махмуд, когда маг приблизился. – Мы горевали, что лучший алмаз выпал из нашей короны. Что ты скажешь, если мы устроим пир в честь твоего чудесного возвращения?
Симон рассыпался в благодарностях. Махмуд Равийский, плоть от плоти водителей войск и вождей племен, умел говорить между слов. Напоминание о короне (помни, чей ты!) приводило в равновесие те весы, где на второй чашке лежала радость султана по поводу возвращения мага. О да, Остихарос мог в любую минуту оставить Равию, перебравшись, скажем, в Латерну. Но башни не положишь в котомку, и уют, к какому привык, жаль променять на гордую, но бедную участь скитальца.
– Проси, – сказал султан, когда маг замолчал. – Твое желание будет выполнено.
Визирь Газан поднял руки к небу, восхищаясь щедростью владыки. Он не сомневался, что маг сейчас заявит: «Счастье лицезреть ваше величество…» Потом настанет время просьб – деньги, почести, чин для
