двигался прыжками, медленно и неловко. В воздух легко взлетело огромное бледное привидение, на фоне неба казавшееся гигантской летучей мышью, и упало ему на спину.
Мул коротко вскрикнул, послышался отчетливый хруст сломанных позвонков: львица впилась зубами ему в шею и одновременно вонзила когти в морду, рванув голову назад. Бедняга с шумом повалился на твердую землю. Львица мгновенно распласталась позади вздрагивающей и конвульсивно лягающейся жертвы, разрывая зубами мягкие ткани вокруг анального отверстия, чтобы добраться до брюшной полости и полакомиться почками, селезенкой, печенью и кишками.
Оглянувшись, Луиза заметила новые призрачные силуэты, выходящие из теней. Еще в полусне, она все же сообразила схватить ружье и забраться на развилку ветвей сикомора. Подгоняемая ужасом, она карабкалась вверх, пока не залезла на вершину. Под деревом шло отвратительное пиршество: десяток львов с рычанием дрались за лакомый кусочек, с чавканьем обдирали мясо с костей жесткими, как терка, языками, утробно урчали и причмокивали.
К рассвету жуткие звуки затихли. Большие кошки наелись и исчезли в кустах. Луиза глянула вниз: под деревом сверкнули желтым огнем глаза. У подножия сикомора стоял взрослый лев и смотрел прямо на нее – свирепый взгляд вызывал непередаваемый ужас. Спина хищника была шириной со спину тяжеловоза, шкура казалась синевато-серой в тусклом утреннем свете. На глазах у скованной страхом Луизы громадная черная грива встала дыбом, зверь словно раздулся, занимая все поле зрения, и вдруг резко подпрыгнул, опираясь на задние лапы, протягивая к ней желтые изогнутые когти. На коре сикомора остались длинные параллельные надрезы, из которых выступили капельки молочно-белого сока.
Лев раскрыл пасть, показывая глубокую розовую глотку. Бархатный язык свернулся, словно мясистый лепесток экзотической орхидеи, поблескивающие клыки длиной с палец выглядели острее гвардейского штыка.
Зверь оглушительно заревел – Луизу точно ударили по лицу рукой в железной перчатке. Рык разрывал барабанные перепонки и превращал все мускулы в желе. Не переставая реветь, лев карабкался на дерево: отталкиваясь задними лапами, он прыгал, срывая когтями полоски коры со ствола, огромные желтые глаза смотрели холодно и люто.
Луиза закричала, дерево затряслось, ветви дрожали и потрескивали под весом рыжевато-коричневой туши: зверюга передвигалась с невероятной быстротой и ловкостью. Вопя от ужаса, Луиза опустила вниз ствол ружья и, не целясь, дернула спусковой крючок – ничего не произошло, не считая того, что лев стал еще ближе.
В панике она забыла снять предохранитель! Ошибка чуть не стала роковой: лев с размаху стукнул гигантской лапой по стволу. От удара пальцы Луизы мгновенно онемели, и ружье чуть не вылетело из рук. Она чудом удержала его, сняла предохранитель и, воткнув ствол в пасть чудовища, снова нажала на спусковой крючок. В грохоте львиного рыка выстрел прозвучал едва слышно.
Отдача выбила ружье из рук: оно полетело вниз, стукаясь об ветки. Луиза осталась беззащитной.
Лев все еще цеплялся за ствол, хотя его громадная голова откинулась назад на толстой шее, из открытой пасти фонтаном била кровь, заливая блестящие клыки. Глубоко впившиеся в кору загнутые когти медленно разжались – зверь полетел вниз, изгибаясь и судорожно вздрагивая в агонии, и упал под деревом. Лежа на боку, он вытянул лапы, изогнул спину и, захлебываясь кровью, испустил последний хриплый вздох.
Луиза опасливо слезла с дерева и, держась подальше от мертвого хищника, добралась до ружья: приклад треснул, затвор заклинило. Несколько минут она тщетно боролась с заклинившим затвором, потом бросила бесполезное оружие.
В груди не хватало воздуха, ужас тисками сжимал мочевой пузырь, однако Луиза не стала задерживаться. Она лихорадочно схватила маленькую холщовую сумку, где лежали трутница, огниво, складной нож, несколько ювелирных украшений и прочие мелочи. Патронташ, одеяло и пустую бутыль для воды она не взяла, отчаянно торопясь убраться подальше от этого места.
Лишь однажды Луиза бросила взгляд назад: пара шакалов уже добрались до трупа, из лимонно-желтого утреннего неба на широких изящных крыльях спустился стервятник и сел, сгорбившись, на верхушку сикомора. Он покачивал омерзительно лысой, точно ошпаренной, головой, жадно предвкушая угощение.
Луиза побежала – побежала в паническом отчаянии, оглядываясь, не обращая внимания на впивающиеся в одежду колючки, рискуя переломать ноги: сапоги для верховой езды на каблуках не годились для бега по пересеченной местности. Измотанная сумасшедшей гонкой, Луиза ничком упала на землю, с каждым вздохом сотрясаясь от рыданий: слезы страха и отчаяния текли по мокрым от пота щекам.
Лишь к полудню ей удалось немного прийти в себя и собраться с духом. Панический ужас отпустил, и Луиза снова пошла вперед.
Ближе к вечеру на сапоге отвалился каблук, и она сильно растянула лодыжку, но продолжала ковылять, пока не наступила темнота, с которой вернулись все страхи.
Луиза забралась на высокую развилку мопане. Неудобное положение на жестких ветках, холод и страх не дали ей уснуть. На рассвете она слезла с дерева. Лодыжка распухла и посинела: если снять сапог еще раз, то обратно уже не наденешь. Как можно туже затянув ремешки, Луиза срезала ветку, сделав из нее костыль.
Горячий воздух обжигал. Слизистая оболочка ноздрей высохла и разбухла, заставляя дышать через рот. Губы потрескались и кровоточили. Соленый металлический привкус крови раздражал язык. Грубый шершавый костыль натирал кожу под мышкой и на боку, язык распух и напоминал кляп из куска пакли.
К ночи у Луизы не оставалось сил, чтобы залезть на дерево. Скорчившись у основания ствола, она наконец забылась тяжелым сном, мучимая видениями журчащих горных ручьев. Дневной свет разбудил ее. С кашлем и бормотанием Луиза проснулась в еще более кошмарной реальности.
Каким-то образом ей все же удалось подняться. Каждый шаг давался с усилием, для которого приходилось собирать волю в кулак. Глядя налитыми кровью глазами сквозь распухшие веки на то место, куда нужно поставить ногу, Луиза падала вперед, опираясь на костыль, и с трудом восстанавливала равновесие, прежде чем подтянуть больную ногу к здоровой.
– Пятьсот четыре… – Она считала каждый шаг, собираясь с силами для следующего. Через тысячу шагов Луиза делала передышку, вглядываясь в дрожащее знойное марево.
Солнце клонилось к закату. Луиза подняла голову после очередной тысячи шагов и вдруг увидела впереди группу людей. От радости в глазах потемнело. Она встряхнулась и попробовала закричать – из сухого, распухшего и потрескавшегося горла не вырвалось ни звука. Луиза подняла костыль и замахала, подзывая приближающиеся фигуры – и в этот момент поняла, что стала жертвой миража и галлюцинаций: человеческие фигуры превратились в стаю страусов, убегающих прочь.
Разочарование не вылилось в слезы: слез давно не осталось. В сумерках она упала, успев подумать: «Все. Я больше не могу идти».
Рассветная стужа привела ее в чувство. С трудом подняв голову, Луиза увидела прямо перед собой стебель травы, изогнувшийся под тяжестью капель росы, которые висели на нем, покачиваясь и сверкая, точно драгоценные камни. Она прикоснулась к травинке, и прелестные капельки мгновенно сорвались, бесследно исчезнув на сухой спекшейся почве.
Луиза подползла к следующему стебельку. На этот раз ей удалось уронить жидкие алмазы на черный распухший язык. Удовольствие было таким невыносимым, что превратилось в боль. Солнце быстро взошло и высушило росу, но, немного утолив жажду, Луиза нашла в себе силы встать и продолжить путь.
Следующей ночью дул легкий теплый ветерок, поэтому росы не было. Луиза знала, что пришел день ее смерти. Проще умереть, не сходя с места, и она закрыла глаза – а потом снова открыла и с трудом приподнялась. Каждая тысяча шагов занимала целую вечность. Снова начались галлюцинации. Какое-то время рядом с Луизой шел ее дедушка – в боевом головном уборе из орлиных перьев, в расшитых бусами штанах из оленьей кожи. Она попыталась заговорить с ним, но дедушка грустно улыбнулся – сухое коричневое лицо прорезали складки – и исчез.
Мимо проскакал Сент-Джон на Метеоре. Мунго не смотрел в сторону Луизы, копыта громадного золотистого жеребца беззвучно били по земле. Конь и всадник растворились в пыльной дымке. Почва под ногами внезапно расступилась, и Луиза полетела – легкая как перышко, выпавшее из гусиной грудки, как
