под его защитой, пока импи сражаются. Теперь он созвал всех гостей в загон для коз на прощальную аудиенцию.
Перед двумя новенькими кирпичными домиками, которые построили на месте огромной хижины, стояли четыре королевских фургона, запряженные быками. В них нашлось место немногочисленным приближенным Лобенгулы: двум из старших жен, четырем престарелым индунам, десятку рабов и слуг.
Сам Лобенгула сидел на козлах переднего фургона, нагруженного королевскими сокровищами: сотня больших слоновьих бивней, закупоренные горшки неотшлифованных алмазов, холщовые мешочки с трафаретными надписями «Стандард Банк Лтд», полные золота, выплаченного за четыре года Британской южно-африканской компанией в соответствии с условиями концессии, – четыре тысячи соверенов, меньше соверена за каждого погибшего воина.
Лобенгула посмотрел на собравшихся вокруг фургона белых. За несколько коротких недель – с тех пор, как бросил церемониальное копье на Холмах Вождей, – король превратился в старика. Горе и отчаяние прорезали глубокие морщины вокруг рта и близоруких слезящихся глаз. Волосы побелели, тело раздулось, потеряв форму.
– Белые люди, передайте вашей королеве, что Лобенгула сдержал слово: ни одному из вас не причинили вреда, – задыхаясь, выговорил он. – Дакетела и его солдаты будут здесь завтра. Если вы пойдете по дороге на восток, то встретитесь с ними еще до заката. – Лобенгула замолчал, переводя дух. – Идите. Мне больше нечего вам сказать.
Подавленные и странно пристыженные, они гуськом вышли из ворот козьего загона. Остались только Кодрингтоны.
Близнецы стояли по бокам Робин. В двадцать один год они были одного роста с матерью: ясные глаза, блестящие волосы здоровых молодых женщин – все трое выглядели сестрами. За их спинами ссутулился Клинтон Кодрингтон. Сгорбившийся, лысый, одетый в неброский костюм, позеленевший от времени, лоснящийся на обшлагах и локтях, – с виду он годился в отцы не только близнецам, но и Робин.
Король смотрел на них с горьким сожалением.
– Номуса, в последний раз ты радуешь мой взгляд, – сказал он.
– О король, мое сердце горит, когда я думаю о том, что случилось и какой совет я тебе дала.
Лобенгула поднял руку, призывая к молчанию.
– Не мучай себя, Номуса. Много лет ты была верным другом и сейчас поступила как друг. Ни ты, ни я не могли ничего изменить: пророчество исполнилось – исполнилось так же наверняка, как листья опадают с деревьев, когда приходят морозы.
Робин подбежала к фургону, Лобенгула склонился, принимая протянутую руку.
– Молись за меня своим трем богам, которые едины, Номуса.
– Бог услышит тебя, Лобенгула, ты хороший человек.
– Ни один человек не бывает во всем хорошим или во всем плохим, – вздохнул король. – Пора, Номуса. Дакетела с его солдатами скоро будет здесь. Передай ему слова Лобенгулы: «Я разбит, белые люди, мои отряды уничтожены. Позвольте мне уйти, не преследуйте меня; я больной старик, который хочет найти место, где можно оплакать мой народ, и спокойно умереть».
– Я передам, Лобенгула.
– Номуса, думаешь, они послушают?
Она не смогла посмотреть ему в глаза и опустила взгляд.
– Ты же знаешь, что нет.
– Бедный мой народ, – прошептал Лобенгула. – Номуса, позаботишься ли ты о моем бедном народе, когда я уйду?
– Клянусь тебе, о король, я останусь в Ками до самого дня моей смерти, посвятив жизнь твоему народу! – горячо заявила Робин.
Лобенгула улыбнулся, в его взгляде снова блеснули проказливые искорки.
– Номуса, я даю тебе разрешение, в котором отказывал все эти годы. С сегодняшнего дня любой матабеле – мужчина, женщина или ребенок, пожелавшие этого, – могут прийти к тебе, чтобы ты полила водой их головы и сделала над ними крест трех богов.
Робин молчала, не находя слов для ответа.
– Оставайся с миром, Номуса, – сказал Лобенгула, и его фургон медленно выкатился из ворот загона.
На вершине холма над королевским краалем Клинтон Кодрингтон натянул поводья, останавливая мула, и ощупью нашел руку Робин. Сидя в небольшой двухколесной повозке, они смотрели вслед королевским фургонам – облачко пыли, поднятой копытами быков, исчезало на северном горизонте, за травянистой равниной.
– Его никогда не оставят в покое, – тихо сказала Робин.
– За Лобенгулой они и охотятся, – согласился Клинтон. – Без него Джеймсон и Родс не смогут отпраздновать победу.
– Что с ним сделают? – грустно спросила Робин. – Если поймают…
– Наверняка сошлют, – ответил Клинтон. – Скорее всего на остров Святой Елены, как Кечвайо.
– Бедняга, – прошептала Робин. – Он застрял между двумя эпохами: наполовину дикарь, наполовину цивилизованный человек; наполовину жестокий деспот, наполовину застенчивый и ранимый мечтатель. Бедный Лобенгула!
– Папа, да посмотри же! – воскликнула Вики, показывая на восток.
Над верхушками деревьев вдоль ухабистой дороги поднимался столб пыли. На равнину выехал отряд всадников, сверкая оружием и знаками различия.
– Солдаты, – прошептала Лиззи.
– Солдаты! – радостно повторила Вики. – Сотни солдат!
Взбудораженные близнецы восторженно обменялись понимающими взглядами.
Клинтон взялся за поводья, но Робин покрепче ухватила его за руку.
– Подожди, – попросила она. – Я хочу посмотреть, что произойдет. Ведь это конец эпохи – конец жестокой, но невинной эпохи.
Один из доверенных вождей Лобенгулы остался в королевском краале, чтобы устроить пожар, как только последний фургон скроется из виду. В постройке из необожженного кирпича позади новой резиденции короля хранились сто тысяч патронов для карабинов «мартини-генри», полученных в уплату за землю и людей, а также двадцать бочонков дымного пороха.
– Смотрите! – вскрикнула Робин. В неподвижном воздухе столб черного дыма и пламени взметнулся на сотни футов вверх.
Оглушительный взрыв и сотрясение почвы не сразу добрались до зрителей на вершине холма. Дым, клубясь, расцвел в грозовую тучу над взорванным краалем.
От кирпичного дома, предмета любви и гордости Лобенгулы, остался один скелет: крышу сорвало, стены рухнули. Округлые хижины на женской половине вспыхнули, огонь перекинулся через частокол на крыши других хижин. Через несколько минут Булавайо охватили языки пламени.
– Теперь можно ехать, – тихо сказала Робин.
Клинтон подхлестнул мула поводьями.
Во главе высланного на разведку отряда из тридцати всадников возвышалась знакомая фигура: мундир с позументами, сверкающие на солнце нашивки, широкополая шляпа, сдвинутая на привлекательное лицо с застывшим на нем тревожным выражением – вид у Зуги был весьма мужественный и прямо-таки неотразимый.
– Слава Богу, с вами все в порядке! – воскликнул майор Баллантайн.
– Никакая опасность нам не грозила, – презрительно ответила Робин. – И ты прекрасно это знал.
– Где Лобенгула? – спросил Зуга, уводя разговор в сторону.
Сестра покачала головой:
– Один раз я уже предала его…
– Ты англичанка! – напомнил брат. – Ты должна знать, на чьей стороне тебе полагается быть.
– Да, я англичанка, – холодно подтвердила она. – И сегодня мне за это стыдно. Я не скажу тебе, где Лобенгула.
