неуместно.
Клинтон заставил коня пройти немного вперед и сделал глубокий вдох.
– Лобенгула, король матабеле, это я, Хлопи! Эти люди хотят, чтобы ты поехал в Булавайо для переговоров с Дакетелой и Лодзи. Слышишь ли ты меня, о король?
Тишину нарушали только поскрипывание веток под порывами ветра и шорох дождя, падающего на широкие поля старой шляпы Клинтона.
Из куста возле фургона отчетливо послышался щелчок затвора. Молодой голос шепотом спросил на исиндебеле:
– Баба, пора стрелять?
Низкий и твердый голос ответил на том же языке:
– Еще нет. Пусть подойдут поближе, чтобы наверняка.
Голоса заглушил раскатистый удар грома над головой. Клинтон развернул коня.
– Майор, это ловушка. Возле фургона лежат в засаде вооруженные матабеле, я слышал их разговор.
– Как вы думаете, король тоже там?
– Вряд ли. Зато я уверен, что прямо сейчас основные силы матабеле заходят к нам в тыл, отрезая от реки.
– Почему вы так решили?
– Потому что это обычная тактика зулусов: окружить и напасть.
– Что бы вы посоветовали, пастор?
Клинтон с улыбкой пожал плечами:
– Я дал свой совет на другом берегу реки…
Его прервал крик, раздавшийся из хвоста колонны. Судя по акценту, кричал один из американцев.
– Нас обходят с тыла!
– Сколько? – крикнул в ответ Вильсон.
– Много! Я вижу их плюмажи!
– Отряд, кругом! – приказал Вильсон. – Галопом вперед марш!
Лошади понеслись назад по ухабистой колее. Дождь, так долго грозившийся пролиться, наконец хлынул ледяным потоком: бил в лицо, залеплял глаза, стучал по непромокаемым накидкам.
– Такая погодка прикроет наше отступление, – проворчал Вильсон.
Клинтон принялся стегать серого по шее свободным концом поводьев: старик опять стал отставать.
Сквозь густые серебристые потоки дождя Клинтон краем глаза заметил колыхание перьев над зарослями кустов: матабеле пытались обогнать всадников. Кодрингтона бросило вперед, на шею споткнувшегося коня.
– Й-и-е! – нарастая, гремел воинственный клич.
Клинтон отчаянно вцепился в гриву, серый прыгнул, пытаясь сохранить равновесие.
– Скорее, пастор! – закричал кто-то; остальные промчались мимо, копыта лошадей чавкали в раскисшей грязи.
Мерин скакал вперед. Клинтон потерял стремя и теперь подпрыгивал на мокром седле, цепляясь за луку, чтобы не упасть. Им все-таки удалось прорваться: в кустарнике больше не мелькали щиты и плюмажи – только потоки дождя и сгущающийся ночной сумрак.
– Нэпьер, вы хотите сказать, что майор Вильсон намеренно решил остаться на другом берегу, несмотря на мой недвусмысленный приказ вернуться до наступления ночи? – спросил Мунго Сент-Джон.
Свет давал лишь фонарь: все костры погасил дождь.
Брезент над головами двух офицеров хлопал на ветру, проливая на них воду. Огонек фонаря неуверенно трепыхался в стеклянной трубке. Освещенное снизу, лицо капитана казалось бледным черепом с черными дырами глазниц.
– Генерал, мы так близко подобрались к Лобенгуле, просто рукой подать! Майор Вильсон решил, что отступление будет неоправданно. В любом случае, сэр, заросли кишат противником. У дозора больше шансов дожить до утра, если они остановятся в густом лесу и подождут рассвета.
– Это Вильсон так решил? – требовательно спросил Мунго, делая озабоченный вид: на самом деле он поздравил себя с тем, что верно оценил безрассудный характер шотландца.
– Сэр, им необходимо подкрепление. Нужно отправить на тот берег хотя бы один пулемет – прямо сейчас.
– Прислушайтесь хорошенько, капитан, – велел Мунго. – Ничего не слышите?
Даже сквозь дождь и ветер доносился гул – словно из приставленной к уху морской раковины.
– Река, капитан, – сказал Мунго. – Река разливается!
– Я только что через нее переправился! Сэр, на другой берег можно попасть – если вы отдадите приказ сию минуту! Если ждать до утра, то наверняка будет потоп.
– Благодарю вас за совет, капитан Нэпьер. Я не стану рисковать пулеметами.
– Сэр, послушайте, можно снять один «максим» с повозки. Мы потащим его в одеяле и переплывем реку.
– Благодарю вас, капитан. Я пошлю на тот берег Борроу с двадцатью солдатами, чтобы Вильсон мог продержаться до утра. Все остальные, вместе с пулеметами, переправятся завтра утром – когда достаточно рассветет для безопасной переправы.
– Генерал Сент-Джон, вы подписываете этим людям смертный приговор!
– Капитан Нэпьер, вы слишком взвинчены. Как придете в себя, потрудитесь извиниться.
Клинтон привалился к стволу мопане и засунул руку в нагрудный карман овчинной куртки, где прятал от дождя Библию. Больше всего ему хотелось ее почитать, но было слишком темно.
Вокруг лежали остальные члены маленького отряда: в грязи, завернувшись в прорезиненные подстилки и непромокаемые накидки. Клинтон был уверен, что ни один из них не спал – и не будет спать всю ночь.
Прижимая Библию к груди, он испытывал предчувствие неотвратимой смерти и с удивлением заметил, что ничуть ее не боится. Когда-то боялся – давным-давно, до того, как обнаружил, что Господь всегда рядом, и теперь освобождение от страха стало благословенным даром.
Сидя в темноте, Клинтон думал о любви – любви к Богу, к жене и дочерям. Любовь – единственное, что было жаль оставлять.
Он вспомнил, как впервые увидел Робин на палубе американского клипера «Гурон»: зеленые глаза сверкали, темные волосы развевались на ветру. Вспомнил, как она корчилась в судорогах родовых схваток на смятых, мокрых от пота простынях; вспомнил непередаваемые ощущения, когда горячее скользкое тельце первой дочери выскользнуло из тела жены в его подставленные руки. Вспомнил первый обиженный крик новорожденной и какой красавицей выглядела Робин, когда улыбнулась ему, – измученная, потрясенная и гордая.
Оставались разные мелкие сожаления: внуков уже никогда не придется понянчить, а Робин так и не полюбила его так же сильно, как он любил ее.
Внезапно Клинтон выпрямился, склонил голову, прислушиваясь, и вгляделся в непроницаемую черноту, откуда донесся звук.
Нет, это не звук: не слышно ничего, кроме шороха дождя. Скорее, чувствовалась какая-то вибрация в воздухе. Клинтон осторожно засунул драгоценную книгу во внутренний карман, приставил ладони к уху и прижался к земле, внимательно вслушиваясь.
Земля дрожала от бегущих ног – тысячи босых огрубевших пяток выбивали ритм импи на марше, – словно билось сердце самой земли.
Клинтон ощупью подполз туда, где лежал майор Вильсон, закутанный в шотландский плед. Под полуночными облаками не было видно ни зги. Коснувшись грубой шерстяной ткани, Клинтон тихонько спросил:
– Майор, это вы?
– В чем дело, пастор?
– Они здесь, берут нас в кольцо и отрезают от реки.
