– Камешек был совсем маленький! – пробормотал Базо, выпуская синий дым. – А пятнадцать лет – это много.
– Донзела остался жив, – напомнил Ральф, принимая переданный обратно окурок. – В старые времена, до принятия Закона о торговле алмазами, его бы убили.
– Что толку от такой жизни? – горько прошептал Базо. – Говорят, на этом волнорезе в Кейптауне заключенные работают как волы и скованы цепью, точно мартышки.
Он снова затянулся. Окурок вспыхнул, обжигая пальцы. Базо раздавил его на мозолистой ладони, и ветер разметал крошки табака.
– А ты, Хеншо, ты счастлив? – тихо спросил он.
Ральф пожал плечами:
– Счастлив? Да кто вообще счастлив?
– Разве эта яма… – Базо обвел рукой глубокую шахту под ними, – разве это не тюрьма? Она держит тебя так же крепко, как цепи держат Донзелу, который укладывает камни в волнорез.
Бадья поднялась почти до верхней площадки. Базо снял с плеч брезент, пока не увидели чернокожие полицейские, патрулировавшие территорию за недавно построенным забором.
– Ты спрашиваешь, счастлив ли я? – Базо встал, не глядя в глаза Ральфу. – Я думал о землях, где я принц из рода Кумало. В тех землях телята, за которыми я ухаживал еще мальчишкой, стали быками и произвели на свет телят, которых я не видел. Когда-то я знал каждое животное в стадах моего отца – пятнадцать тысяч голов первоклассного скота, и я помнил каждого из них: дату рождения, изгиб рогов и все пятнышки на шкуре.
Вздохнув, Базо встал рядом с Ральфом на краю бадьи. Они были одного роста – высокие, хорошо сложенные мужчины, каждый красив красотой своей расы.
– Десять раз мой боевой отряд танцевал без меня на празднике спелых фруктов, десять раз мой король без меня бросал копье войны, посылая нас по красной дороге. – Базо помрачнел еще больше и заговорил тише. – С тех пор как я ушел, мальчишки стали мужчинами, и некоторые из них носят на руках и ногах коровьи хвосты в знак проявленной доблести.
Базо глянул на свое тело, прикрытое лишь грязным лоскутом на бедрах.
– Маленькие девочки стали девушками и созрели, чтобы принадлежать воинам, заслужившим почести на красной дороге войны.
Оба друга подумали об одиноких ночах, когда призраки мешали спать. Базо скрестил руки на груди и продолжал:
– Я вспоминаю отца – покрылась ли его голова снегом? Каждый мужчина моего племени, приходя с севера, приносит вести о моей матери по имени Джуба, Голубка. Она родила двенадцать сыновей – я первый и самый старший из них.
– Почему ты до сих пор здесь? – напрямик спросил Ральф.
– А ты почему здесь, Хеншо? – тихо ответил вопросом на вопрос матабеле.
Ральф смешался.
– Разве ты нашел в этой дыре славу и богатство?
Оба глянули вниз – с такой высоты отработавшая смена, ожидавшая подъема на поверхность, казалась колоннами муравьев.
– Разве у тебя есть женщина, светловолосая, как зимняя трава, готовая утешать тебя по ночам? Разве смех твоих сыновей звучит музыкой в ушах? Хеншо, что держит тебя здесь?
Ральф посмотрел в глаза матабеле. Не успел он найти ответ, как бадья поравнялась с нижней площадкой. Рывок вывел юношу из задумчивости. Ральф помахал отцу, стоявшему наверху.
Грохот паровой лебедки затих. Бадья поползла медленнее. Базо вывел матабеле на площадку. Ральф убедился, что работники перебрались благополучно, и прыгнул через узкую щель – деревянная платформа задрожала под весом двадцати человек.
Ральф дал сигнал поднимать бадью. Лебедка зарычала, стальной трос завизжал на шкивах. Тяжело нагруженная бадья пошла вверх, пока не ударилась о фиксаторы. Ральф и Базо подсунули под нее ломы и налегли всем телом. Порода с грохотом посыпалась по желобу в ожидающую внизу повозку.
Ральф посмотрел вверх, ожидая увидеть улыбку отца и услышать поздравления: «Молодец! Двести тонн за сегодня!»
На верхней площадке никого не было – Зуга исчез.
Зуга упаковал единственный сундук – сундук принадлежал Алетте, она привезла его из Кейптауна. Теперь он возвращался обратно, а больше у них почти ничего и не осталось.
На дно сундука Зуга положил Библию Алетты, ее дневник и шкатулку с оставшимися драгоценностями – самые ценные были проданы много лет назад во имя неосуществленной мечты. Поверх Баллантайн положил собственные дневники, карты и книги. Обнаружив незаконченную рукопись, он взял увесистый сверток.
– Возможно, теперь у меня найдется время ее закончить, – пробормотал Зуга и бережно спрятал листки в сундук.
Затем уложил одежду: четыре рубашки, пара ботинок – всего ничего.
Он легко вытащил полупустой сундук во двор – вот и вся его ноша. Скудную обстановку домика Зуга продал за десять фунтов. Как и предсказал Родс, он уезжает отсюда так же, как приехал – с пустыми руками.
– Где Ральф? – спросил Зуга у Яна Черута.
Коротышка-готтентот привязывал к откидной доске повозки котелок и чайник.
– Должно быть, задержался у Бриллиантовой Лил. Мальчик имеет право утолить жажду – он вкалывал по-черному.
Зуга не стал спорить. Оценивающим взглядом он оглядел повозку: это самая новая и крепкая из трех, принадлежавших ему. Одну забрала с собой Луиза Сент-Джон – с ней ушли лучшие мулы. Тем не менее повозка доставит их в Кейптаун, даже с дополнительным грузом, который собирался положить на нее Зуга.
Ян Черут подковылял к хозяину и взялся за вторую ручку сундука, собираясь закинуть его на повозку.
– Погоди, – остановил слугу Зуга. – Сначала вот это.
Он показал на грубо обтесанную глыбу синего камня под верблюжьей колючкой.
– Мать моя… – ахнул Ян Черут. – Не может быть! За двадцать два года я повидал немало твоих безумств…
Зуга решительно подошел к камню, вытащенному Ральфом из Чертовых шахт, и поставил на него ногу.
– Мы поднимем его с помощью блока. – Зуга глянул на крепкую ветку над головой: сверху свисали шкив и пеньковая веревка. – Подгони повозку поближе.
– Ну уж нет! – Ян Черут уселся на сундук и скрестил руки на груди. – На этот раз не стану. Однажды я уже надрывался ради тебя, но тогда я был молодой и глупый.
– Ладно тебе, Ян Черут, ты напрасно теряешь время.
– На кой черт тебе сдалась уродливая глыба камня? Что за бредовая затея?
– Я потерял птицу, и мне нужен идол.
– Я слыхал, что ставят памятники в честь великих людей или сражений, но поставить монумент собственной глупости!.. – тоскливо заметил готтентот.
– Подгони повозку.
– Не стану! Я отказываюсь тебя слушаться. Ни за что на свете! И не проси.
– Когда мы закончим погрузку, я дам тебе целую бутылку капского бренди – выпьешь ее, чтобы отпраздновать.
Ян Черут со вздохом поднялся.
– Ты меня купил со всеми потрохами.
Покачав головой, он подошел к Зуге.
– Только не надейся, что я буду его любить, – предупредил он, с ненавистью глядя на синий камень.
Впервые за много недель Зуга засмеялся и, вопреки обыкновению расчувствовавшись, положил руку на
