награждает Господь твою душу? Смотри, не забывай, что видел; подвизайся, не будь ленив и нерадив; приготовляй себя быть достойным опять вкусить из Божия сосуда; Матерь Божия и я будем твоими заступниками'. После сего, осенив меня по лицу три раза крестным знамением, стал невидим. Я же остался один посреди пропасти на жерди, которая колебалась подо мною как нить; причем я слышал из пропасти множество голосов, которые вопили: 'Пойдем, возьмем этого монаха, — называя меня по имени, — теперь ушел от него святой Георгий, и он остался один; поспешим взять его; видите, что он один хочет по узкому дереву перейти через эту пропасть!'. Слышал я и гром из этой пропасти и, ужаснувшись, возопил: 'Господи! Какая душа может перейти через эту пропасть без испытаний и опасностей!'. Тогда услышал я с неба глас, говорящий подобно грому: 'Добрые дела помогают перейти через эту пропасть, или когда Матерь Божия молится за какую душу — тогда только душа эта спасается от этой пропасти'. Услышав это, я возопил: 'Матерь Божия и святой Георгий! Помогите мне грешному!'. Тогда, пришедши в себя, увидел я опять свою церковь и братий, оканчивающих утреню'.
Схимонах Леонид (Бочаров)
(†4/17 декабря 1853)
Родился в 1783 году 18 июля от православных родителей Тихона и Евдокии Бочаровых, мещан города Карачева Орловской губернии, и в крещении наречен Иакинфом. На 22-м году от рождения проездом из Киева молодой Иакинф заехал в Чолнский монастырь Карачевского уезда, где тогда подвизался подвигом добрым дядя его по матери, схимонах Феодор, постриженик Молдо-Влахийского Нямецкого монастыря, ученик великих старцев, архимандритов сего монастыря Паисия (Величковского) и Феодосия, переселившийся в Россию в 1801 году. По его же совету и убеждению Иакинф решился посвятить себя служению Богу в чине иноческом. Оставшись при старце-дяде, он ревностно стал внимать его наставлениям и скоро привязался к нему искреннею любовью.
Спустя шесть месяцев по поступлении в монастырь, в 1805 году, вслед за отцом Феодором Иакинф перешел в Белобережскую пустынь Брянского уезда в своей губернии. Здесь он в 1807 году так тяжело заболел, что не было надежды на его выздоровление, и потому был особорован святым елеем. Таинство совершил строитель обители отец Леонид, причем он постриг больного в рясофор, дав ему новое имя — Иоанникий, приготовляя таким образом к переходу в вечность. Впрочем, больной оправился от болезни без особых врачебных пособий. В 1808 году отец Иоанникий был пострижен в мантию уже без перемены имени. Восприемным его отцом при постриге был сам строитель отец Леонид, находившийся в тесном духовном союзе о Христе Иисусе с его старцем отцом Феодором, которого и вызвал из Чолнского монастыря в Белые Берега для купножития. В Белых Берегах отец Иоанникий сначала полтора года состоял келейником у строителя отца Леонида, а потом порядно проходил послушания просфорника, свечника и пономаря. Все эти трудные послушания, как он сам говорил, казались ему легкими при руководстве столь опытных в жизни духовной старцев, каковы были схимонахи отец Феодор и отец Леонид, которым и в то время не много было равных среди русского монашества. Отец Феодор отеческим, согретым духом истинной любви о Христе, обращением с учениками, а главнее всего — личным примером умел поддержать в них спасительную ревность к трудам постничества. 'Трудитесь, учитесь, братия, — часто говаривал он им, — придет время (сие впоследствии отец Иоанникий относил к себе), и рады были бы сделать что-либо для Господа и своего спасения, да уже сил не будет'. Слова эти отец Иоанникий с самоукорением вспоминал в то время, когда лишился зрения.
В Белых Берегах предлагали ему посвящение в иеродиакона, но, по совету своего наставника, отца Феодора, коему оставался верен до самой кончины, он решительно отказался от принятия сего сана, твердо держа в памяти иносказательный отзыв о сем своего старца. 'Держитесь, — так говорил старец своему ученику, — пока на горе, а очутишься под горой, некогда будет держаться!'. То есть уклонись от санов вначале, а если согласишься принять сан иеродиакона, то иеромонахом, а потом и начальником скита сделают уже против воли, не спрашивая согласия. Можно полагать, что на молодого инока кроме совета старца немало подействовал и пример его восприемного от пострижения отца, иеромонаха Леонида, добровольно сложившего с себя настоятельскую должность для удобнейшего прохождения подвигов в сожительстве с отцом Феодором.
Обстоятельства разлучили на некоторое время отца Иоанникия с его дядею и духовным наставником, который в 1809 году переселился в северные пределы России: сперва провел три скорбных для него года в Палеостровской обители, а потом в 1812 году перешел на жительство в скит Валаамского монастыря, куда за год до него переселились из Белобережской пустыни прежние его сожители, отцы Леонид и Клеопа. Когда оставшиеся в Белых Берегах ученики отца Феодора узнали, что он основался на жительство в Валааме, тогда и они понемногу потянулись туда. В числе их и отец Иоанникий имел радость присоединиться к отцам своим уже в 1814 году. По прибытии его на Валаам он был там просфорником, потом два года келарем, а в 1821 году по воле настоятеля отправлен был в Петербург на монастырское подворье, где три года исправлял должность эконома. В 1824 году 29 февраля, уже по выходе из Валаамского скита старцев Феодора и Леонида, отец Иоанникий перешел в Александро-Невскую Лавру, где и пробыл до 1834 года. Почти все это время он состоял при продаже свечей. А известно, что послушание это поручается лишь доверенным и опытным из братии. В это время отец Иоанникий имел случай сблизиться со многими купеческими домами, в которых, как ученик славного по жизни старца, пользовался особым уважением. Особенно он был близок с домом купца П. В. Лесникова.
В 1834 году отец Иоанникий, почувствовав влечение к прежней пустынной жизни, подал прошение о перемещении его в число братства Оптиной пустыни, куда и был переведен указом от 19 апреля того же 1834 года, и поселился в скиту, где тогда пребывал со своими учениками и его духовный отец старец иеромонах Леонид (в схиме Лев), бывший строитель Белобережской пустыни. В 1842 году указом от 1 июня на основании определения Святейшего Синода он по старости лет был исключен из штата, а в 1849 году по приглашению игумена Тихоновой пустыни отца Геронтия, с которым был весьма близок, 7 октября переместился на жительство к нему в Тихонову пустынь. Здесь, по настоятельному убеждению отца Геронтия, он в 1851 году 31 марта принял постриг в схиму и в память своего старца отца Леонида (скончавшегося в 1841 году) наречен Леонидом.
В 1852 году новый схимник, посетив Оптину пустынь, подал отсюда прошение к Преосвященному Григорию о дозволении окончить поприще своей жизни там, где он провел большую его часть, то есть в Оптинском скиту, поставляя на вид и то, что по слабости своих сил он решительно не может возвратиться в Тихонову пустынь. Владыка дал на сие свое соизволение, повелев указом от 30 октября 1852 года переместить отца Леонида, согласно желанию его, в Оптину пустынь, в число больничных. По прибытии в Оптину пустынь отец Леонид окончательно лишился зрения от темной воды [71] и благодушно принял сие посещение Божие, считая его посланным к очищению грехов юности и неведения, вольных и невольных. Мирно провел он последний год своей жизни. В 1853 году 18 июля старец праздновал окончание 70-го года своей жизни, проживши в монастыре 47 лет. По рассказу покойного старца иеросхимонаха Амвросия, намереваясь пойти к службе церковной или, может быть, на общее молитвенное правило, отец Леонид при сходе с крыльца упал, но так, как будто его сзади кто-то столкнул. Когда случившиеся здесь братия заметили, чтобы он поосторожнее сходил по приступкам, он только проговорил: 'Нет, не то!', давая тем разуметь, что это просто было искушение, послужившее для него предзнаменованием близкой смерти.
Отличительной чертой характера описываемого старца была прямота, вследствие которой он был враг всякой хитрости, лести, притворства, пустосвятства. Вследствие того же свойства судил он о людях и вещах и говорил откровенно и прямодушно о том, как они ему представлялись, не изыскивая выражений для смягчения оттенков речи или превращения белого в черное. Наоборот, сам не оскорблялся, когда ему говорили откровенно и прямодушно о том, что касалось до него лично. Присущее русскому человеку радушие осталось при нем до самой кончины. Всякую услугу он любил оплачивать или взаимной услугой,
