— Простите, что без уведомления. Не было времени. Между прочим, нехорошо выкидывать подарки, — он протянул мне пятак.
— Я буду кричать!
Выражение его лица резко изменилось.
— Тихо, дура! Ни звука.
Настоящий спазматический ужас, подобного я еще не испытывала, охватил меня. Сразу как-то ослабели ноги, подвело живот. Он отправил меня в кресло и, запирая дверь изнутри, покачал головой:
— Ай-я-яй! Нет, это слишком. — Он снова выглядел представительно. — Я что, похож на разбойника? Я пришел говорить о серьезном деле. Вас не собираются есть живьем или насиловать, уважаемая. Мы серьезная контора. Детские забавы мне лично опротивели еще до Рождества Христова.
— Я знаю, кто вы, — дрожащим голосом проговорила я.
— Да? — мужчина вытянул шею. — Это интересно. Я бы тоже с удовольствием узнал.
— Вы гонец. Помощник дьявола!
— Фи, — он поморщился. — Я вам доложу, сударыня, — меньше надо всякой чепухи читать. Вы связаны с литературой, пишете. Я думал, хоть вы-то не верите всем этим… легендам. Вам не хуже меня известно, что никакого дьявола не существует.
— Лично мне не очень известно. И примет его наличия у меня накопилось достаточно.
— О, я вас умоляю! — гнусаво пропел он. — Образование получают не из телепередачи «Секретные материалы». Зачем вы округлили глаза? Приведите их в подобающее положение. Разве вы чуете от меня запах серы? Видите копыта у меня вместо… э… ботинок? А сзади у меня, вы полагаете, хвост? Который я прячу в одной из штанин? Разрешите вам убедительно доказать, что ничего подобного, — он стал было расстегивать брючный ремень.
— Ради всего святого, — взмолилась я.
Он сделал еще более кислую мину:
— «Ради всего святого»… К черту всю эту словесную мишуру! Люди объявляют святым все, что либо потеряли, либо готовы потерять. У вас есть святое? Так вот для меня это не свято. Будь люди хоть наполовину так осторожны в выражениях, как… как… Впрочем, они ни в чем не осторожны.
— Урок состоялся, — отрубила я. — Так по какому, собственно, делу вы ко мне, господин Лукоморьев?
Я сама придумала фамилию этому проходимцу. Но он воспротивился:
— Позвольте уж представиться самому. Я пока безымянный клон… Мой оригинал был большим оригиналом, с ним вы меня спутали. Однако всякий клон во многом отличен от своего оригинала. Это совершенно другая личность.
— Клон?! Господи, что вокруг творится?
— Только вообразите! Старый хренус взаправду клонировался. Если помните, вчера в клубе, на ваших глазах. До сих пор не понимаю, зачем ему это было нужно. Взял и вызвал меня из небытия.
Клон положил ноги на стол.
— Вас не смущает?
Честное слово, в этой фразе звучало столько такта и предупредительности!
— Чему вы смеетесь? — обиженно спросил он.
— Очень мило с вашей стороны осведомиться. Вчера один манекен спрашивал, не пугает ли меня беседа с ним.
— Вы разговаривали с манекеном? — удивленно приподнял он бровь.
— Лукоморьев, надеюсь, вы не сочтете меня сумасшедшей.
— Нет, конечно, — смутился он. — Однако странно… С манекеном — это рановато. — Он качнул головой. — С кем вы еще встречались?
— С Иудой Искариотом.
Он вздрогнул:
— Я вам верю вполне. Сегодня я сам разговаривал… с телефоном. Вообразите, там, в трубке, раздавался голос. Можете себе представить? Моего собеседника не было видно. Во всяком случае, в радиусе многих тысяч километров, а голос звучал совсем рядом. А? — сказал он торжествующе.
— Телефон был включен? — прищурилась я.
— Какая разница, — отмахнулся он. — Дело не в механике, не в электричестве и даже не в пространстве. Оно во времени.
— Вы разговаривали с прошлым? С фараоном, Пилатом?.. Или с будущим?
— В некотором роде, в некотором роде. Мы говорили из прошлого в будущее. Мы сейчас с вами тоже разговариваем из прошлого в будущее. Время идет.
— Тогда я не понимаю, в чем соль вашего телефонного разговора.
— Но к делу, — оборвал он меня решительно. — Вы, несомненно, знаете, что ежегодно шеф дает один бал.
— Вы же сказали, что его не существует?
— Ой, — он скривился, будто съел клюквину. — Знаете, что меня больше всего смешит в людях? Это их твердые убеждения. Если дьявол — так он либо есть, либо его нет, терциум, хе-хе-хе, нон датур.
— Почему вы выбрали именно меня? — перебила я.
— Мы не выбирали, — пожал своими острыми плечами Лукоморьев. — Просто вы следующая. Только непонятно, какого черта сюда влез манекен. Конкурирующая фирма?.. Так, мне некогда! Будете вы или нет королевой бала?
— У меня есть возможность выбора?
— Уж и не знаю.
— А форма одежды? — В моем голосе, должно быть, отразилась вся степень согласия. Вчерашний вечер не кончился. Он продолжался. Не было моих сил этому противостоять.
Клон продолжал сидеть задрав ноги, рука неестественно вытянулась, и он коснулся своим отполированным ногтем моей стопы, воскликнув при этом:
— Чудненько! Форма? Эх, женщины, нет чтобы интересоваться содержанием. Зайду за вами в полночь.
С этими словами он испарился.
— Эй, стойте! Это не так! А как же волшебный крем или что-нибудь в этом духе? — выкрикнула я.
— Эффектного исчезновения не получилось. — Унылый Лукоморьев возник снова. — Послушайте, молодая начитанная леди. Если вы не откажетесь от своего сценария, нашей фирме придется подыскать кого-нибудь другого.
С этими словами он испарился вторично. На спинке стула, где сидел этот рассыльный клон, сконденсировалась влага.
В моей голове снова забормотали посторонние. На разные голоса. Впрочем, один голос звучал, как мой собственный. Только как бы со стороны, что ли, в записи. И я с трудом узнала его. Голос вещал белым стихом:
— Это я была. Я там стояла. С непокрытой главою, босая. Там толпа для потехи, от скуки собралась у подножия трона. Он таких же среди возвышался, деревянный, тяжелый, крест-накрест. Я не плакала. Я не кричала, не упала на землю, не билась о дорожные серые камни. Эти камни видали немало слез людских.
Что это за монолог? Чей? Я включила кофемолку, голос звучал:
— Я смотрела в глаза его долго, неотрывно, без боли — без чувства. И я видела, как он спокоен, и улыбка его была нежной. Взгляд тускнел, как звезда на рассвете, на рассвете тысячелетий. Мать его в желтом мареве зноя все стояла, не шевельнувшись, будто мраморное изваянье. Безучастно, ослепнув от солнца.
Турка выпала у меня из руки. Намолотый кофе распылился по комнате. Голос звучал:
— Не слыхала ни стонов, ни криков в темном трауре скорби великой, не видала ни неба, ни Сына и не чувствовала утешений, что руками легко возложила на сухое плечо Магдалина.
