Рост государственного сектора в экономике, развитие политической системы государственного абсолютизма порождали трудности и закладывались в основу социальных кризисов 1921, 1923 годов и далее, но вместе с тем они же создавали необходимые предпосылки для их преодоления. Первый собственно внутринэповский кризис 1923-го года явился сигналом того, что система нэпа завершила свое становление, ее главные противоречия сформировались и противоположности пришли в активное соприкосновение. Глубоко символичным оказалось то обстоятельство, что оживление экономики и выход из кризиса пришлись на начало 1924 года и совпали со смертью Ленина. С этого рубежа открывался новый этап государственного прагматизма в политике, оставивший позади эпоху диктата революционного идеализма.
В первой половине 1923 года все политические массовые кампании: 25-летний юбилей РКП(б), 1 мая, демонстрации против ультиматума Керзона и по поводу убийства Воровского — повсеместно за редкими исключениями проходили с большим подъемом рабочих и крестьянских масс, даже в тех случаях, когда их материальное положение не внушало оптимизма. Враждебное настроение к Советской власти и компартии выявилось среди рабочих и крестьян в Смоленской губернии перед XII съездом партии. Органами была установлена связь бастующих фабричных в Ярцеве с ненадежными рабочими Прохоровской мануфактуры в Москве, среди забастовщиков отмечалась активизация меньшевиков, эсеров и представителей группы «Рабочая правда».
Информационный аппарат партии накануне осени 1923 года печально констатировал ухудшение общего политического положения в СССР[577]. Ухудшение нарастало постепенно, под влиянием затяжного неблагополучного экономического развития страны, которое с небольшими перерывами длилось с лета 1922 года и особенно заметно обострилось в промышленных районах с мая-июня 1923 года. Изменения в политическом настроении трудящихся масс к осени 1923 года характеризовались признаками колеблющейся неустойчивости и неопределенности, которые временами и местами переходили от подавленной пассивности и тревоги к широкому недовольству и волнениям. Настроение рабочих масс промышленных центров со второй половины года прошло через все стадии и формы недовольства: от скрытой подавленности и тревоги, через раздраженный ропот и подачу письменных заявлений-петиций с угрозами приостановки работы, через устройство стихийных собраний с выражением недоверия и срывом официальных докладов — до стачек, принимавших характер широкого массового и упорного движения в пределах крупных промышленных районов.
Список конкретных причин, вызывавших недовольство рабочих, был внушителен, но в основе всего лежало недовольство уровнем оплаты труда и задержками заработной платы. Попытки хозяйственного руководства снизить цены на промтовары провоцировали увеличение норм выработки и снижение ставок квалифицированным рабочим (тарифные ставки оценивались в 40―45 % от довоенных). Также практиковалась выплата заработка облигациями госзаймов, иногда в размере 90 %, кроме этого имели место постоянные и значительные отчисления из кармана рабочих на различные цели. Со своей стороны рабочие обвиняли администрацию предприятий в неспособности управлять делом, в грубом обращении с персоналом, нарушениях коллективных договоров. Отмечалась бездеятельность, разгильдяйство и пьянство фабзавкомов, несостоятельность профсоюзов. Рабочие кварталы угнетала массовая безработица в связи с закрытием кризисных предприятий.
Однако все эти волнения и выступления масс, как правило, не имели политической направленности, движение носило чисто экономический характер, возникало и прекращалось в зависимости от колебаний уровня условий жизни рабочих. Несмотря на административное снижение рыночных цен на изделия городской промышленности, расхождение пресловутых «ножниц» повсеместно продолжалось и осенью. В стенах ЦК РКП(б) серьезно тревожились, что все это создает благоприятную почву для активизации меньшевиков и эсеров, ушедших в подподье. Религиозные массы потянулись от расколотой православной церкви к подпольному сектантству. Участились вспышки бандитизма не только уголовного, но и контрреволюционного характера.
Настроение крестьянских масс как в промышленных, так и в земледельческих губерниях представляло собой гораздо более пеструю картину по сравнению с настроениями рабочих. Оно отличалось неустойчивостью и неопределенностью. Более или менее сочувственное отношение крестьян к бандитизму наблюдалось только в Пензенской и Пермской губерниях. Мелкий или неорганизованный уголовный бандитизм чаще всего не находил поддержки у земляков.
Крестьяне в большинстве случаев жаловались на плохой состав работников сельских и волостных Советов, школьную разруху в деревне, бестактное и грубое отношение со стороны соворганов и особенно финансово-налогового аппарата. Вызывало недовольство несоответствие налоговых ставок экономическим возможностям губерний, уездов и хозяйств. В связи с налогами также постоянно слышался ропот на завышение денежного эквивалента налоговых ставок по сравнению с рыночными ценами на хлеб (налоговые ставки выше рыночных цен). Особенно крестьян злило начавшееся возвращение бывших помещиков в свои поместья в качестве управляющих совхозами. В этом крестьяне усматривали прямую угрозу основе своего существования — аграрным приобретениям периода революции. Несмотря на нелегкое экономическое положение, крестьянство в большинстве своем повсеместно выявило решимость откупиться от возможной войны с империалистами какой угодно материальной уступкой, но только не ценой сдачи основных завоеваний Октябрьской революции — земли и рабоче-крестьянской власти.
Нэп породил определенное самодовольство кулачества на почве роста и укрепления материального благополучия и хозяйственной независимости. «Однако нэп, как таковой, кулачество полностью не удовлетворяет, поскольку в процессе быстрого роста своей экономической мощи кулачество с известного момента наталкивается на Соввласть, которая задерживает и связывает его дальнейшее усиление. Поэтому кулачество в подавляющем большинстве настроено враждебно к РКП и повсеместно отрицательно относится к органам Соввласти, находящимся под влиянием коммунистов, стремясь захватить низовые советские органы в свои руки», — отмечалось в обзоре Оргинструкторского отдела ЦК. Беднота и батраки по-прежнему являются основной социальной базой Соввласти и РКП(б) в деревне. Но ухудшение положения деревенских низов создает основу для роста враждебных настроений и в бедняцкой среде, поскольку кулачество закабаляет и подкармливает бедноту и батраков, настраивая их против Соввласти[578].
Нервная обстановка в стране порождала благоприятные условия для разного рода нестроений и фракционной борьбы в партии. Накануне XII съезда РКП(б) член ЦК А.Смирнов вернулся с владимирской губпартконференции, полный тревожных впечатлений: «Во Владимире 'по слухам' из Москвы есть представление, что в ЦК имеются группировки, ставящие перед собой цель (по болезни Ленина) увлечь партию на путь троцкизма». В чем сущность троцкизма никто толком не знает, но на конференцию из Социалистической академии приехал бывший секретарь владимирского губкома Тагунов и говорил отдельным товарищам, что необходимо выступить в защиту ленинских традиций, попираемых троцкистами. Он говорил, что с этой целью из Москвы в провинцию поехали восемнадцать видных товарищей, в т. ч. Шляпников — в Петроград (будто бы). Тагунов успеха не имел, не был понят и покинул конференцию»[579].
В 1922 году XI съезд РКП(б) не стал съездом Троцкого, но таковым отчасти получился очередной XII съезд партии. Недруги Троцкого бросили его в прорыв с расчетом, что он дискредитирует себя на самой сложной проблеме текущего момента. (Подобно тому, как Ленин с 1917 года бросал его вначале на провальный дипломатический участок, затем на кризисное продовольствие, потом на военное строительство и погибающий транспорт.) Зиновьев делал бесконечный, ни к чему не обязывающий представительский доклад. Сталин монотонно изложил важный, но скучный оргвопрос. Троцкому поручили докладывать самую больную тему — стратегию хозяйственной политики нэпа. Троцкий сделал блестящий доклад, в котором охарактеризовал существо противоречий нэпа и представил образное пояснение текущих проблем хозяйственной политики — знаменитые «ножницы» цен.
Но что было самым обидным и обескураживающим для Сталина, решения XII съезда, согласно последней воле Ленина, были направлены против т. н. «великорусского шовинизма» и, в частности, против линии Сталина в национальной политике. Восторжествовал лозунг: «Переломить националистический хребет великорусского шовинизма». Позже, на 4-м Совещании по национальному вопросу один из украинских комсепаратистов Скрыпник скажет: «Великодержавный централизм, имеющий своей формой единую и неделимую Россию, точка зрения, осужденная и пригвожденная к позорному столбу нашим XII
