Литературные работники, для которых я всего лишь «один из» (один из тех неудавшихся гениев, коими кишит наша словесность), поглядывая на меня с усмешкой или раздражением, но все-таки вежливо отвечая, будут кивать и просить зайти через месяц, но лучше не заходить, а позвонить, и тогда-де они точно дадут мне ответ, и он, разумеется, будет положительным, — из уважения к моему таланту, возрасту, заслугам. Но ни через месяц, ни через два я не услышу от них внятного ответа, каковые привык получать в свое время; мне будут предлагать перезвонить еще, и еще, и еще. У меня пропадут: и без того жалкий аппетит, подобие сна, мечты об эрекции. И тогда, отчаявшись и смертельно обидевшись, я начну названивать главным редакторам, жаловаться, что со мной неуважительно разговаривают, что меня посылают все дальше и дальше; попла?чусь, что всеми забыт и затюкан, а ведь приближаются юбилеи (75 лет со дня моего рождения, 55 лет творческой деятельности, 50 лет первой публикации, 45 лет выхода первой книжки, 40 лет получения первой премии и т. д.). Я напомню, что в таком-то году похвалил в известном журнале одного из этих главных редакторов, второму помог впервые напечататься, третьего вызволил из милицейского участка после того, как он устроил дебош в ЦДЛ, а четвертому оказал такую услугу, о которой предпочтительнее умолчать. И главные редактора, платя добром за добро, пожурят своих подчиненных, дав им указание напечатать меня в ближайших номерах; сами они будут понимать (хотя бы интуитивно), что мои стихи — это не стихи вовсе, а обычный старческий бред, но чего не сделаешь ради дружбы и памяти? Настоящим Завещанием я официально разрешаю редакторам отделов поэзии гнать гнусного старика Игоря Панина в три шеи и даже колотить его (умеренно), не публиковать его идиотских стихов и вообще не иметь с ним никаких дел. А если эта скотина все-таки пожалуется главному редактору, то можно предъявить в свое оправдание данный текст. 31 декабря 2010 г., остров Пхукет (Таиланд),
при нескольких свидетелях из числа обслуги
и двух местных проститутках, случайно забредших в отель.
С. Сибирцеву
Междустрочье прочитано между делом, изо рта не текло, хоть мозги буравило; толковать бы взялся, чтоб рука не зудела, только лень нарушать негласные правила. Долго ли, коротко ли — все одно, если повествованье идет по плану. Без меня решили, кого — в говно, кого — по этапу, кого — в Нирвану. А по всей стране — то ли стон, то ли плач, не берем отдельно, но общую массу. Слышал звон — для порядка нужен палач. Запишусь в палачи, как борец за расу. Вот и первый казненный с помоста — шмяк, недвижим, — и впрок не окстишь его. Позвольте, с чего это я маньяк? Нет! Наместник Всевышнего. Всюду рыщут подвластные мне упыри, выявляя, хватая, играясь в прятки… Поговори, сука, поговори — все зачтется в строгом порядке! Ни орлиный клекот, ни волчий вой не послужат верным ориентиром, если вечность, искромсанная бензопилой, трупным духом смердит по квартирам.
