избавиться от всех своих обязанностей — просто нелепо, если их у него заберет фермерская жена.
— Мне очень жаль, но это совершенно исключено. Мы собираемся как можно скорее увезти арестованного. Я не могу позволить всем, кому не лень, ходить к нему с беседами.
— Мистер Нокс. — Она подступает к нему, словно бы с угрозой (будь она мужчиной). — Мой сын в лесу, и люди из Компании могут его не найти. Возможно, он заблудился. Возможно, поранился. Он всего лишь подросток, и если вы помешаете мне узнать все, что в моих силах, то можете оказаться виновным в его смерти.
Нокс делает усилие, чтобы не отпрянуть. Есть в ней что-то такое — или, возможно, дело в чувстве неполноценности, которое в нем вызывают высокие статные женщины. Глядя в ее суровые глаза — необычного серого цвета и твердые, как минерал, — он осознает всю несокрушимость ее воли.
— Я думала, уж кто-кто, а вы способны понять, что значит потерять ребенка. И вы отказываете мне в помощи?
Нокс вздыхает, мысленно негодуя, что она использует против него трагедию Сетонов, но понимает, что именно это заставит его сдаться. Если мальчишка просто заблудился в лесу, то лучше не думать о последствиях. А Маккинли об этом знать необязательно. Если проявить осторожность, вообще никто ни о чем не узнает.
Он предлагает ей вернуться утром, как можно раньше, внушает, что следует проявить максимальную осторожность, и с облегчением вздыхает, когда она уходит. Конечно, в ее положении вполне естественно не сидеть на месте, защищая ребенка; просто было бы естественней (и встретило бы больше сочувствия), если бы она плакала или еще как-нибудь проявила свою женственность.
— Мистер Нокс!
Маккинли вваливается в кабинет без стука. Этот тип и вправду становится все более и более невыносимым: фланирует здесь, как у себя дома.
— Думаю, еще один день, и дело в шляпе, как вы считаете?
— Какое дело, мистер Маккинли? — устало смотрит на него Нокс.
— Вытянуть из парня признание. Нет смысла затягивать с этим.
— А если он не признается?
— Ах, вряд ли это будет так трудно, — лукаво щурится Маккинли. — Лиши этих ребят свободы, и они тут же начинают пресмыкаться. Не выносят неволи, как животные.
Нокс бросает на него ненавидящий взгляд. Маккинли этого не замечает.
— Думаю до обеда сделать еще одну попытку.
— У меня тут срочная канцелярская работа. Разве это не может подождать?
— А зачем вам себя утруждать, мистер Нокс? Я вполне могу допросить его сам.
— Думаю, благоразумнее присутствовать нам обоим.
— Вряд ли меня там подстерегает какая-то опасность. — Он откидывает полу куртки, показывая висящий на поясе револьвер.
Нокса захлестывает бешенство.
— Я имел в виду не вашу безопасность, мистер Маккинли. Скорее необходимость второго человека, способного засвидетельствовать, что бы он там ни сказал.
— Так я возьму Адама, если это вас беспокоит.
Ноксу остается прикусить язык и открыть ящик стола, где хранятся два ключа от склада. Не следует ли ему изменить планы и пойти с Маккинли? Этот парень начинает казаться ему преступником, хотя он, разумеется, никакой не преступник, а, напротив, уважаемый сотрудник Компании. Нокс дает ему один из ключей и выдавливает из себя улыбку:
— Адам должен быть на кухне.
После ухода Маккинли Нокс прислушивается к голосам из гостиной, которые делаются громче и громче. Дочери ссорятся. Не вмешаться ли? Когда они были помладше, он так обычно и поступал, но сейчас не находит в себе сил. К тому же теперь они взрослые женщины. Он внимает привычным звукам: растворенный в слезах голос Сюзанны, назидательный тон Марии, заставляющий его содрогнуться, хлопанье двери и шаги по лестнице. Взрослые женщины, что тут скажешь.
~~~
Я застала миссис Скотт за разговором со Стерроком, она смотрит на меня с обычным своим виноватым выражением, предназначенным, надо полагать, мужу, на тот случай, если, вернувшись, он обнаружит какой-либо непорядок. Похоже, разговор был весьма задушевный: когда я вхожу в лавку, они едва уловимо отстраняются друг от друга, будто конфиденциальная беседа окончена. Я чувствую раздражение, так как видела его сообщницей себя. Кажется, у мистера Стеррока в обычае шептаться с чужими женами.
Он поворачивается ко мне с широкой улыбкой, склонив седовласую голову:
— Миссис Росс. В этот холодный день вы нашли самое теплое и гостеприимное место во всем Колфилде.
Я суховато киваю. Почему-то я была почти уверена, что он сделает вид, будто не знает меня.
— Могу я предложить вам чашечку кофе, миссис Росс? За счет заведения?
Миссис Скотт смотрит на меня с неожиданной храбростью. Похоже, присутствие Стеррока придает ей отваги вольно распоряжаться кофейными запасами мужа.
— Благодарю вас, с удовольствием.
Ради кофе я бы согласилась даже на их возмутительные цены. Я продрогла до костей. Складской холод. Убийственный холод. Что бы я ни говорила Ноксу, но сама-то понятия не имею, убийца Паркер или нет. Моя уверенность в том, что он не знает о происшедшем с Жаме, развеялась, как только Адам повесил на дверь замок.
— Вы не сказали мне, что знакомы с мистером Ноксом, — говорю я, чтобы с этим покончить. Надеюсь, у меня получается скрыть раздражение.
— Неужели? Прошу прощения.
— Вы могли бы просто пойти к нему и спросить о собственности Жаме. И не надо бы было красться туда, как тать в ночи.
Как мне. Я чувствую себя преданной. Он нравился мне больше, когда был таким же пройдохой, как я сама.
— С Ноксом мы были знакомы много лет назад. Сейчас он вряд ли узнает меня.
— А он знает, что вы здесь?
— Полагаю, ему трудно было бы не узнать.
— Я не собираюсь совать нос в чужие дела. Просто чувствую себя несколько… неловко.
Некоторое время мы молча потягиваем кофе.
— Прошу вас, поверьте мне, миссис Росс, тем вечером я вовсе не хотел ввести вас в заблуждение. Иногда в каком-то деле мы не оправдываем собственных ожиданий. Разве человек не хочет всегда выглядеть героем? Героем истории или… никем.
— Уверена, вы сделали все, что могли.
Он вздыхает. Я склонна ему верить — но скорее из-за его обаяния, нежели моего здравомыслия.
— Если им не суждено было найтись, то что вы могли поделать?
Он улыбается:
— Но я уверен, что вы слышали, как некоторые говорят, будто я искал слишком долго и поддерживал надежду, когда ей уже давно следовало умереть и быть похороненной.
— Если родитель не теряет надежды, никто не в состоянии его переубедить.
Это вышло резче, чем я хотела, и Стеррок смотрит на меня с явным сочувствием, как уже было однажды. Моя циничная составляющая задается вопросом: сколько семей, измученных беспокойством,
