лечебницу за лекарством. Сережа хмуро поплелся, убеждая себя в том, что пошел только ради Вьюна: «Не может же собака остаться без лапы!» Когда Вьюн выздоровел, Томка торжественно объявила: назавтра всем быть готовыми к походу.
И тут Сережка взбунтовался.
Довольно! Пускай покоряются Томке эти безвольные чудаки — Славка с Костей, пускай предатели Найда с Вьюном шныряют за ней по пятам, пускай Бурлак не Сереже, а ей мурлычет на ночь свои кошачьи песни, пускай даже мать, не понимая Сережиной ревности, ухаживает за этой цацей, он никому не позволит помыкать собой. И никуда не пойдет. Он так и сказал: «Не пойду!»
— Ну и не ходи, — равнодушно сказала Томка. — Напугал!
— И не пойду!
— Пожа-алуйста! Обойдемся и без тебя.
— Вот и не обойдетесь: я один туда дорогу знаю! Без меня вам ни в жизнь не найти Волчий Колодец.
— Ах, вот как? — вспыхнула Томка. — Тогда уж мы ни за что не пойдем с тобой. Сами отыщем дорогу!
— Кто найдет? Может, ты?
— Может, и я! А ты… ты… просто трус!
Костя и Слава пытались прекратить ссору, но противники ощетинились и разбежались в разные стороны.
В одиночку
Теперь Сережа не разговаривал с Томкой. Вид у обоих независимый, при встречах они «не замечают» друг друга. Томка снова пустилась в свои лесные путешествия с собаками, а Сергей засел повторять английский язык: человек он деловой и глупостями заниматься ему недосуг.
Огорченные Слава с Костей тоже притихли и всё больше отсиживались дома.
Но уединенные Томкины экскурсии стали беспокоить Марию Семеновну. И однажды, когда девочка, захватив с собой бутылку воды и узелок с едой, проблуждала в лесу до позднего вечера, Мария Семеновна наконец рассердилась на свою любимицу и решительно запретила ей подобные прогулки. Собаки же, в знак немилости, были посажены на привязь.
Хотя Сереже, понятно, совершенно безразлично было, что о нем думает Томка, но обида, как заноза, не давала покоя. Неужели Томка и в самом деле считает его трусом?
Тогда он докажет этой зеленоглазой зазнайке, кто такой Сергей и на что он способен! Завтра же один-одинешенек пойдет к Волчьему Колодцу и или погибнет — а этом будет ее вина! — или покроет себя славой! Томка еще пожалеет, что так обращалась с ним, захочет помириться, но он будет горд и неумолим. Пусть знает!
Было еще почти темно, когда Сережа, никем не замеченный, вышел из дома.
Проходя мимо усадьбы Генкиного отца — лесника, он вспомнил о Генке и даже пожалел, что не позвал его с собой. Правда, у Генки нет силы воли и он не умеет хранить тайн, но Сереже было немного грустно, и он охотно поделился бы даже с Генкой частицей своей будущей славы. Но Генка еще сладко спал и не мог знать, что слава прошла мимо его окошка.
«Населенный пункт Л.», как его солидно называл Славка, или просто село Лисички, куда ребята ходили в школу, Сережа прошел вместе со стадом: нужно сбить собак со следу, если Томке придет в голову шпионить за ним.
На старой вырубке мальчика застало уже настоящее утро. Если бы Томка услышала такой разноголосый птичий гомон, то… то она, наверное, сказала бы, что в их тайге птицы щебечут еще громче.
А все-таки жаль, что Томка не видит этих оранжевых с черными подвесочками сережек бересклета или длинноногого, смешного зайчонка, испуганно выскочившего из-за старого дубового пня.
Сережа поймал изумрудную ящерицу, и она покорно лежала на его ладони — такая маленькая и притихшая, — поблескивая черными бисеринками глаз; сорвал огромный, усыпанный самоцветами росы, лесной колокольчик — целый колокол! — и заглянул в него. И сразу весь мир сделался прозрачно-синим. Нет, что там ни говори, Томке следовало бы повидать все это!
Узенькая, едва заметная тропинка сделала два — три поворота и затерялась в густой траве. Куда же теперь? Ага, вон и болото.
Они с отцом переходили его зимой. Тогда тут была застывшая плоская равнинка, лишь кое-где из- под снега упрямо пробивались пучки зеленой осоки и сухого бурьяна.
Сережа осторожно шагнул в светлую, сочную траву. Высокие незабудки защекотали ему колени.
А может, лучше обойти болото? Только обходить-то далеко… Э, ничего, он быстренько перескочит, тут не широко. Ну, смелее, напрямик к тому бугру!
Перебросив на бугорок сумку с едой и веревками, мальчик напрягся и прыгнул. Не удержавшись на ногах, он бултыхнулся в воду, но сразу же выкарабкался на бугор.
Теперь Сережа очутился как бы на острове: со всех сторон его окружала предательская болотная вода.
Мальчик уже пожалел, что забрался в эту западню. Ну, да уж если забрался, не мешает немного отдохнуть и позавтракать. Сережа достал из сумки кусок пирога и с аппетитом съел его. В своем воображении он уже рассказывал друзьям, как с опасностью для жизни ползал по болотам, как добрался до неизвестного острова, заросшего незабудками, — он назовет его «Голубым», как… Ой, а это что?
Над нежно-голубым ковром незабудок неожиданно появилась небольшая плоская головка. Мальчик сразу даже не понял, что это такое. Темная, блестящая, она какой-то миг была неподвижной. Потом, вкрадчиво покачиваясь, стала приближаться к Сереже.
Гадюка!.. Сережа пронзительно взвизгнул, подхватил сумку и стремглав плюхнулся в воду. Цепляясь руками за острые, как бритва, стебли осоки и перепрыгивая с кочки на кочку, он быстро очутился на краю болота и что было мочи пустился бежать в лесную чащу.
Остановился он около дуба, опаленного молнией, и тут только перевел дыхание.
— Ффу! Ну ее, эту гадюку!..
Отсюда уже тропинка прямая и лес чистый, веселый — будто звенит. Наконец Сережа вышел на большую поляну. Сбоку поляны чернел старый обвалившийся колодец.
Вот и он.
В Волчьем Колодце
В давние времена, когда хозяином Зубровского леса еще был богатый пан помещик, произошло, рассказывают старые люди, событие, после которого стали называть эту черную, глубокую яму Волчьим Колодцем.
Устроил как-то вельможный пан облаву на волков — той весной их появилось в лесу видимо- невидимо. Особенно донимал панские табуны старый седой волк, свирепый и хитрый.
Вот расставили ловцов, выследили седого волка, и борзые погнали его прямо на засаду. А засада была на этой самой поляне, у колодца. Колодец-то лесник себе выкопал. Собирался и хатенку сложить, но после облавы не захотел.
Выскочил волк на поляну, бросился на одного ловца и сбил его с ног — не успел тот и выстрелить. А пан рядом был… Не стал и пан стрелять: может, испугался. Больше того, рассказывают, пан недолюбливал парня за непокорность и острое слово и, может, нарочно отвел ружье. А седой волк оставил окровавленного ловца и молнией ринулся на пана. Вцепился волчище в панское горло, и покатились они между борзыми по траве…
