Stalingrad, станция метро

записных книжек обнаружится хоть какой-то ее телефон, и не в меру темпераментная и методичная Праматерь примется названивать мегапродюсерше с известием о Карлушиной смерти. Что бы сказала Женщина-Цунами?

Старый добрый Гейнзе опочил? Боже мой, что вы говорите! Очень-очень жаль. А как его дочь? По- прежнему злоупотребляет жирами и углеводами и игнорирует раздельное питание? Посоветуйте ей японскую соевую диету. Посоветуйте ей капустную диету. Посоветуйте ей диету с чесноком и папайей. И диету модели Кристи Бринкли, она гораздо эффективнее диеты актрисы Миры Сорвино. А фитнес? Записалась ли его дочь на фитнес? Нет? Очень-очень жаль. Что? Нет, привет от меня передавать необязательно.

И это еще щадящий вариант разговора.

Но если допустить невозможное и представить, что Женщина-Цунами вдруг захотела отдать последний долг Карлуше… Прав на это у нее не больше, чем у торгующих овощами братьев-таджиков с Большой Пушкарской. Не больше, чем у продавщицы магазина «24 часа», в котором Елизавета покупает себе мюсли с клубникой. Не больше, чем у официантки пышечной «Пышки.ru», куда они с Карлушей наведываются по воскресеньям. Не больше, чем у таксы с первого этажа.

Женщина-Цунами — никто для семейства Гейнзе.

Никто.

…Из похорон Елизавета запомнила только комья земли, летящие на Карлушин гроб, и то, как она подумала про себя: «Чусики, Карлуша. Теперь уже навсегда — чусики!» Пальцы Праматери, сжавшие в этот момент ее запястье, она тоже запомнила. И Коку-Лёку с особым вдохновением игравшего на гобое. «Полет валькирий» Вагнера, неаполитанскую песню «Скажите, девушки, подруге вашей» и песню про то, что «опустела без тебя Земля». Кока-Лёка выложился на все сто, но чего-то явно не хватало, и потому мощные сами по себе темы выглядели сиротски. И только после того, как Кока-Лёка выдул самый-самый последний звук и затих, Елизавета поняла, чего именно не хватает, — Карлуши и его потрясающего «WELTMEISTER?a».

— Как чувствует себя Муся? — спросила Елизавета, стоя над свежей Карлушиной могилой.

— Теперь получше, — ответила Праматерь.

— А мальчик, как он?

— Нормально. Только таскает сахар, стервец. Старухи мои с ним умаялись. Весной надо бы высадить здесь что-нибудь. Дерево какое или куст. И отцу твоему будет приятно.

— Куст, — глядя прямо перед собой, сказала Елизавета. — Куст сирени.

— Хорошая ты, Элизабэтиха… Хороший человечек, правда.

…Не такая уж она хорошая.

Раза два или три в неделю Елизавета думает о том, чтобы оставить возню со стариками и попытать счастья на каком-нибудь другом поприще. Не столь бесперспективном. Заберите меня, нах, из этого пионерлагеря, ни кино, ни диско, и вожатые героином колются, как выражается Праматерь Всего Сущего. Ведь Елизавета, в конце концов, не Праматерь, когда-то голословно заявившая, что у нее нет сердца. Как такового, может, и нет — просто потому, что Праматерь вся — одно большое, стокилограммовое сердце. А сердца у сердца, как известно, не бывает.

Такие, как Праматерь, рождаются раз в сто лет (или живут вечно). Елизавета же — самая обычная. С тщедушными мозгами, тщедушными мечтами и общей человеческой несостоятельностью. Даже к совершенно неповинным в ее терзаниях старикам она не может относиться ровно. Накричит на них на пустом месте, а потом увидит вдруг их тонкие птичьи шеи, трясущиеся головы, набухшие вены на руках — и тут же расплачется, начнет заискивать и лепетать всякую чушь. Отвратительно! Но еще ужаснее, что старики готовы плакать, заискивать и лепетать всякую чушь вместе с ней.

Ну кто тут выдержит? Кто?

Елизавета не хочет выдерживать, она хочет просто жить — и желательно подальше от старости во всех ее проявлениях.

Как живет, к примеру, Т.Т.

ТТ — новый кумир Елизаветы. Хотя вернее будет сказать — ее первый кумир. До встречи с ТТ Елизавета совершенно не понимала, как можно фанатеть от какого-то там исполнителя хрен знает чего. Таскать повсюду его диски, орать его песни под душем и сидя на очке; воспринимать его немудреные на два притопа — три прихлопа тексты как откровение Господне. А еще собирать все связанное с ним — открытки, значки, постеры, стикеры, автографы, билеты с концертов, статьи о личной жизни, вкусах и предпочтениях, хвалебные рецензии в журналах (разгромными рецензиями показательно подтирается задница, или они спускаются в унитаз, рвутся на клочки и торжественно сжигаются в пепельнице). Приветствуется также великое стояние у служебного входа спорткомплексов, клубов и развлекательных центров. В толпе таких же «ипанашек и мудофелей», жаждущих только одного — увидеть свое божество. Ипанашки и мудофели орут, визжат, протягивают к божеству дрожащие клешни, бьются в падучей, требуют оставить роспись на лбу и животе. Часть из них принимается раскачивать машину божества, часть ложится под колеса. Потом обе части соединяются у заднего бампера и бегут за машиной еще километров семьсот, непрерывно скандируя: «Мы тебя любим!» Оторваться от них удается только в районе Ханты-Мансийска, и то, выпустив по ним ракету с ядерной боеголовкой на борту. Не-ет, наличие кумира — первая ласточка психического нездоровья.

И вот теперь в маленькой, но чрезвычайно важной, ключевой для осмысления пьесы роли психопатки выступает она — Елизавета Гейнзе. Не заслуженная, не народная, не любовница режиссера — просто статистка.

Единственное, что ее извиняет: ТТ — не такая, как все. Она другая.

Der anderer.[10] Или все-таки die? Проклятые артикли, но сути дела это не меняет.

Она — другая. Как инопланетянка, как дельфин.

Она не такая, как все те надувные динозавры, что скачут в телевизоре с утра до вечера, тряся грудями и подбрасывая ноги выше головы. Она не поет о любви, которая рифмуется с поцелуйчиками, розочками, ресторанчиками и люкс-вагончиками в Лондончик или Амстердамчик. Она вроде бы вообще не поет о любви, но все, что она поет, — любовь. Она знает все ответы на все, даже еще не заданные вопросы. И она знает все слова. В том числе изобретенные в других галактиках и в других измерениях, если они существуют.

То, что поет ТТ, можно рассматривать как инструкцию к применению. По борьбе с одиночеством, брошенностью, неприкаянностью, суицидальными порывами, потерей близких, потерей нравственных ориентиров. И по борьбе с грязной посудой в раковине тоже. Единственная инструкция, не предусмотренная в текстах ТТ, — как наконец перестать жрать сладкое.

Собственно, почему вопрос сладкого должен волновать ТТ?

Подобно инопланетянке, она питается соединениями водорода и гелия; подобно дельфину — придонными рыбами. И при этом ТТ выглядит, как человек.

Как девушка, занимающая свое определенное место в возрастном промежутке между самой Елизаветой и Праматерью. Наверное, она все-таки ближе к Праматери, точнее определить невозможно. Конечно, биографические данные ТТ не являются закрытой информацией. Любой из тысячи фанатских сайтов (официальных и неофициальных) в состоянии выкатить и поставить на рельсы целый состав крупных и мелких подробностей ее жизни. И дата рождения ТТ далеко не единственная из дат, там присутствующих. Освещены также год, когда она пошла в школу, и год, когда она ее закончила. Год ветрянки и коклюша, год первой царапины, год расставания с молочными зубами; далее, в порядке хронологии, следуют год первой влюбленности, первой мастурбации, первого сексуального контакта. И, конечно же, самый благословенный год, открывающий новую эру в истории человечества: год, когда она сочинила первую песню.

Елизавета не посещает сайты ТТ принципиально, — чтобы, не дай бог, не столкнуться с легионом пасущихся там с утра до вечера ипанашек и мудофелей. Так же принципиально она не посещает проходящие с аншлагом редкие концерты ТТ. Она не приобретает журналов и газет с очередной порцией сводок архангельской битвы своего кумира с