— На хрена он там нужен?
— А если газы?
— Насчет газов не знаю, — парировал Вова, — а вони сейчас будет много.
— Справа в колонну по одному, шагом марш!
Метров через пять Три Процента споткнулся о чужой противогаз, не он один решил от него избавиться. Впереди кто-то сорвался с узких скользких мостков и громко плюхнулся в воду. Падение сопровождалось отчаянным матом. Вова поежился, купание в октябрьской волжской водичке могло стать последним в его жизни. Плавал он неплохо, но в перетянутой ремнями шинели и ботинках с обмотками, да еще с висящим на ремне имуществом долго никто не продержится. Используя винтовку в качестве балансира, Лопухов удачно проскочил трап и тут же был втиснут в толпу уже погрузившихся. На палубе можно было только стоять, теснота страшная. Застучал движок, и маленький катерок, не торопясь, потащил глубоко сидящую баржу к противоположному берегу. Река была широкая, скорость буксира куда ниже, чем хотелось всем набившимся на баржу.
Подлянка от фрицев не замедлила последовать. Сначала над рекой повисли осветительные авиабомбы, до этого самолетов никто не слышал, а потом в их свете поднялись высокие пенные столбы, опадавшие в воду с ужасным грохотом. Один из таких столбов встал у самого борта баржи, идущей впереди и справа, а когда опал, остался только быстро тонущий буксир и какие-то обломки, баржа затонула мгновенно. Пара капель попала Вове в лицо, сразу и не поймешь, то ли кипяток, то ли лед. Вовиной барже поначалу повезло больше, она осталась за пределами светового пятна, но фрицы повесили новую серию, и по глазам ударил яркий фосфоресцирующий свет. Рядом кто-то начал молиться.
— Сейчас начнется…
— Не каркай, — Вова даже прикрикнул на соседа, — авось пронесет.
Первая. Как показалось Вове, калибром не меньше пятьсот, легла в трех сотнях метров, слегка оглушила. Вторая, где-то за кормой, баржа вздрогнула, все оглохли, а сверху обрушились потоки воды. Паники не было, да и деваться некуда: река широкая, вода ледяная, шансов выплыть никаких, оставалось только стоять и ждать. Остальные бомбы легли еще дальше и показались совсем не страшными по сравнению с первыми двумя. Когда грохот взрывов стих, Три Процента едва различил мерный перестук судового дизеля. Жив, курилка! Катерок продолжал невозмутимо тащить баржу к правому берегу. Пронесло. Самолеты улетели, подвешенные на парашютах светильники погасли, темнота сомкнулась над рекой, одарив надеждой переправляющихся через нее людей.
Сильный толчок, Вова едва устоял на ногах, народ хлынул с баржи, не дожидаясь трапов, прыгали с борта прямо в воду. Пережившие бомбежку на воде, люди стремились как можно скорее вернуться на такую твердую и надежную землю, она спасет и укроет. Три Процента пропустил вперед самых торопливых и спустился на берег по трапу, не замочив ног. Взводы смешались, народ дружно полез куда-то вверх. И тут немного отошедшие от взрывов Вовины уши, уловили еле слышный, но такой знакомый звук. До мокрых штанов знакомый.
— Ложи-и-ись!!!
Заорав во всю глотку, Три Процента как шел, так и рухнул на землю, кто-то, споткнувшись о его ноги, загремел рядом, больно задев бедро прикладом винтовки. Кто успел, кто не успел, мгновение спустя земля вздрогнула, на людей обрушился грохот взрывов, земля, раскаленные осколки. Вернулся на свою голову! Здесь его будут убивать целенаправленно, разнообразно, вдумчиво и изобретательно. Бомбами с воздуха, минами и снарядами на расстоянии, пулями на дистанции действительного огня и в упор. Бить по площадям и прицельно, хлестать пулеметными очередями по фронту и в глубину, ловить в прорезь прицела и снайперскую оптику. Вцепившись зубами в жесткое сукно рукава шинели, Вова выл от страха и безнадеги.
Грохот взрывов стих, остались только крики и стоны раненых.
— Санинструктора! Санинструктора сюда!
Три Процента приподнялся, тряхнул головой и ощупал себя — все на месте, не ранен. Вокруг метались люди, одни лезли наверх, вторые, наоборот, сыпались вниз. Раненых потащили обратно на баржи. Все это подсвечивалось сполохами отдаленных пожаров. Самое время смыться, только куда? Кто-то приподнял Вову за шиворот.
— Какая рота?
— Третья.
— Давай наверх, чего развалился!
Повинуясь командирскому голосу и отеческому пинку под зад, Лопухов влился в ряды карабкающихся по откосу. Там бардака было поменьше, красноармейцев растолкали по своим подразделениям и двинулись дальше. Идти было недалеко, километра полтора-два, точнее в темноте не разобрать. Проводник из местной части вывел на позицию, намеченную несколькими неглубокими ячейками. Занимавшие их бойцы тут же собрались уходить в тыл. Вова слышал, как их командир сказал ротному:
— Копайте глубже, иначе утром немец вас тут и похоронит.
Совету постороннего командира Три Процента предпочел внять, ему виднее, что тут утром начнется. Рассвет в октябре поздний, но фрицам на это было наплевать, концерт начался точно по расписанию — ровно в семь ноль-ноль. К этому времени Вова успел углубиться в твердую, сухую землю на полтора с лишним метра. Только присел отдохнуть, как земля вздрогнула, а мгновение спустя по ушам ударил грохот взрыва. Второй лег еще ближе, третий, комья земли посыпались на скрючившегося на дне окопа Вову. «Сто пять, гаубичные», — безошибочно определил он. Когда налет закончился, Лопухов сплюнул набившуюся в рот пыль, глотнул из фляги и, нашарив на дне окопа лопатку, с яростью воткнул ее в землю.
День прошел погано, к вечеру Три Процента окончательно оглох. Немцы периодически обстреливали позиции роты, но в атаку не шли. Мин и снарядов они не жалели, у Вовы создалось впечатление, что железную дорогу фрицы подвели прямо к огневым позициям своей артиллерии и боеприпасы подавали прямо из вагонов. В минуты затишья, когда удавалось высунуть из окопа нос, было видно карусели, которые устраивали «юнкерсы» над окраинами Сталинграда. В городе по-прежнему что-то горело, и в небо поднимались клубы черного жирного дыма.
К концу дня организм разрывали два противоречивых желания, но только с наступлением темноты Лопухов смог, наконец, выбраться из своей ячейки и облегчиться. За этим занятием его и поймал ротный старшина.
— Лопухов, хватай ведра и дуй за водой для кухни.
Вместо едва не вылетевшего «а почему я?», — Вова ответил:
— Есть!
И дунул к Волге. Пока туда, пока сюда, у ротного котла дно покажется, так и голодным остаться недолго. Минут через сорок Вова плюхнул ведра у полевой кухни. Как он и опасался, кроме повара и его помощника, здесь никого уже не было.
— Принес? — приветствовал его повар. — Давай котелок.
И навалил полный, даже с верхом, котелок гречневой каши. С салом. Верх Вовиного счастья. Соли, правда, было маловато, но следующей фразой повар его просто убил.
— Мало будет — еще положу.
— А что, можно? — удивился невиданной щедрости Три Процента.
— Можно. Считай, треть едоков выбыла.
Треть. Очередная ложка каши застряла у Вовы в горле. Суток не прошло, а третью часть роты, как корова языком… Нет, о потерях он, конечно, знал, но чтобы треть! Если так дальше дело пойдет…
Дальше дела пошли еще хуже. Посреди ночи Вову растолкали, выгнали из ячейки и через четверть часа он уже топал по степи, постепенно удаляясь от города. Шли долго, к концу пути разнеслась новость, что немцы прорвались где-то севернее и создалась угроза их выхода к Волге. Вот эту угрозу и предстояло ликвидировать спешно стягиваемым к месту прорыва частям. В составе одной из этих частей и топала, спотыкаясь в темноте, третья Вовина рота. Утром ей предстояло идти в атаку.
Перед рассветом рота сосредоточилась в неглубокой, наспех вырытой до них траншее. Уставший, невыспавшийся и злой Вова пытался сидя приткнуться у стенки траншеи, но народ постоянно шлялся мимо, задевал, звякал, гремел чем-то железным, хрен заснешь. Только он отключался, как кто-то целенаправленно его растолкал.
