— Да ты знаешь, кто я?
— Дрянной мальчишка.
— А ты... — Он набрался храбрости и выпалил: — Ты самая шикарная девчонка во всем Мирамаре! — Подпрыгнул и через стойку чмокнул ее в щеку.
— Как ты смеешь! — притворно возмутилась она, перегнулась и отвесила ему оплеуху.
— Подумаешь! — потер щеку Хуанито. — И совсем не больно! — Спохватился: — Ой, чуть не забыл! — Снял трубку телефона, набрал номер: — Хеллоу! Я — от Виолетты. Да, да!.. Нет, пока нет!.. Привет!
— От какой еще Виолетты? — потребовала Грациэлла, когда он повесил трубку. — Признавайся!
— Ревнуешь? Значит, любишь!.. Не могу, тайна!
— А ну-ка выкладывай!
— Честное революционное, не могу! Пусть меня разрежут на куски или живьем бросят к акулам!
Грациэлла разозлилась:
— Тогда катись прочь, сопляк! Тоже мне, детектив из Голливуда!
Подошел патруль: двое бойцов революционной армии, молодые парни с серьезными лицами.
— Документы! — сказал один из них и включил электрический фонарик.
— Она своя, — отрекомендовал Грациэллу Хуанито.
— Тебя не спрашивают, малыш, — сказал второй боец. — Марш спать!
Грациэлла зашуршала юбками, достала из внутреннего кармана «тархету» — листок плотной бумаги с фотографией и оттиском ее большого пальца: документ, который обязан иметь каждый человек на Кубе.
— Полюбуйтесь.
Боец внимательно прочел «тархету». Посмотрел на фото. Перевел взгляд на лицо девушки.
— Оригинал лучше? — насмешливо спросила она.
— Ваши документы, — повернулся боец к Бланке.
— Пожалуйста.
— Сеньорита! — узнал ее мальчуган. Подпрыгнул, прихлопнул ладонями по бедрам: — Это вы?
— Салуд! — откозырял боец.
— А почему не проверяете у меня?! — с обидой воскликнул Хуанито. — Проверьте! Я тоже — гражданин республики!
— Иди спать, — легонько щелкнул его по носу боец. — Твоя «тархета» у тебя на физиономии написана.
И патрульные, стуча подковками, неторопливо пошли вверх по улице.
— Эх, когда же я вырасту! — горько воскликнул газетчик. Но тут же снова подступил к Бланке: — А что вы делаете в данный момент в данном месте?
— Дежурю, мальчуган.
— Так вы милисиано в натуре? А как же Ма... — Он запнулся. — Разрешите, сеньорита, познакомиться с вами поближе!
— Полюбуйтесь на этого нахала! — притворно возмутилась Грациэлла. — Мне ты уже изменил? Одно сердце вдребезги, а теперь хочешь расколотить другое?
Но мальчик уже не обращал на нее внимания — его интересовала только Бланка.
— Разрешите вас проводить?
— В другой раз. — Она улыбнулась. Ее забавляла настойчивость этого бродяжки. — Прямо отсюда на рассвете я уезжаю.
— Куда?
— Далеко, кавалер. В провинцию Лас-Вильяс.
— А когда вернетесь?
— Когда выполню задание.
Он остолбенел:
— Задание? Ясно... Ничего не ясно, сплошной мрак... События несутся на бешеной скорости!.. А где вы живете, сеньорита?
— Ты придешь петь мне под окно серенады? Авенида Уна, мальчуган, дом тридцать семь. Приходи, я сварю тебе кофе и накормлю.
— Обязательно приду!
— Берегитесь, сеньорита, этого коварного сердцееда, — в тон Бланке сказала Грациэлла и повернулась к нему: — Давно пора тебе баиньки.
Вдалеке послышалась стрельба, крики. Хуанито замер. Прислушался. Сорвался с места. Уже на ходу крикнул:
— До скорого свидания, сеньорита! — И устремился в ту сторону, откуда доносился шум.
Бланка допила кофе.
— Пора на пост. А то грозный начальник даст взбучку.
Она уже собралась идти, но тут появились еще двое. Она сразу определила: русские. Молодые, светловолосые, коротко стриженные парни в одинакового покроя рубахах в клетку. Только клетки были разного цвета.
Они увидели кофейню, увидели Грациэллу. Вытаращили глаза. Достали разговорники, начали торопливо листать.
— Разрешите познакомиться! Мы — советские моряки. Жора — наш комсорг, — показал один на другого. — Он и я комсомольцы, понимаете? Я, — парень ткнул себя в грудь прямым пальцем, — я — Саша.
— Комсомол? — поняла Грациэлла. — Уо мисма комсомола.
— Дело на мази, — сказал один другому. — Значит, мы товарищи по борьбе.
— Что же она стоит за стойкой? Это же мелкобуржуазно. Ей надо идти на производство.
Саша протянул Жоре разговорник:
— Попробуй сагитируй.
Бланка и Грациэлла ничего не понимали.
— Какие они симпатичные, эти русские, — кокетливо улыбаясь, сказала мулатка. — Сколько ни вижу их в Гаване — все симпатичные. Может быть, специально таких присылают?
— Не знаю, — отозвалась Бланка. — Наверное, специально.
Она снова, в какой уже раз сегодня, вспомнила Хозефу. Специально не специально, но что-то особенное в них есть...
Парни беспомощно перешли на жесты:
— Буль-буль-буль!
— Баккарди они не пьют, им запрещено. Агуа?
— Агуа, — с сожалением подтвердил Жора. — Агуа.
Грациэлла откупорила бутылочки с содовой.
Тот, что назвался Сашей, положил на стойку монетки, а Жора начал рыться в карманах, достал значки, нашел-таки нужную фразу в книжице:
— Это вам значки на память. — Обернулся и к Бланке: — Это вам значки на память. — Вынул открытки: — Это вам открытки на память. Это Москва. Это наше судно, сухогруз «Хосе Ибаррури», порт приписки — город революции Ленинград.
— О, Ленинград, Ленинград! — кивнула Грациэлла.
— Разрешите, товарищ по борьбе, я вам приколю значок, — снова перешел на русский Саша и перегнулся к девушке.
— Грациас! Ой!
— Виноват! От контакта с живой материей дрожат пальцы.
— Товарищ старший матрос! — строго сказал Жора.
— Эх, ничего ты не понимаешь в стратегии и тактике... Видишь, уже взаимопонимание, еще минута — и согласие, а там недалеко и до сердечности.
— Вот скажу я замполиту, пропишет тебе Андрей Петрович лекарство от сердечности.
— Это будет завтра, а сегодня... Сжуем по сигарке?
