— У меня дурацкая память. Я никогда ничего не забываю.
— На мне было голубое платье... Мой первый бал!
Бланка счастливо рассмеялась. Он обнял ее:
— Ты — прелесть!
Она потрясла головой:
— Может быть, все это — сон? Поцелуйте меня! — Сама потянулась на носках, поцеловала. — Откуда вы взялись, Конрад?
— Оттуда... — Не отпуская Бланку, он снова подошел к балконной двери. Помолчал, прислушиваясь: — Шумит... Только в Гаване так шумит море. Только в Гаване так поет ветер... И все так же мигает маяк Эль-Морро, добрый старик мечтатель из моего детства...
Он задумался. Потом повернулся, обнял Бланку, обхватил обеими руками:
— Я научился ненавидеть... Но, оказывается, я не разучился любить!
— Чудно... Маяк Эль-Морро тоже был таинственным другом моего детства... А сейчас с его камней спиннингами ловят рыбу. Пойдемте завтра ловить?
— Ловить рыбу? — Он рассмеялся. — Ты просто прелесть, Бланка! Сколько у тебя хладнокровия и мужества! Я уже переставал верить. Я уже привык иметь дело с предательством и трусостью... — Разомкнул руки, отошел к балкону: — Может быть, и правда, никуда не надо идти, разве что со спиннингами на маяк Эль-Морро... А эти негодяи и трусы пусть копошатся, как в навозной куче, пусть себе играют в полководцев, премьеров и президентов... Они дрожат от страха, когда кто-нибудь хлопнет у них над ухом в ладоши. Единственное, на что они отважились, — это послать своих сынков на Плайя-Хирон. Да и то думали, что это будет увеселительная прогулка с пикником на берегу моря и с девочками из «Тропиканы»... Как я рад, что вырвался оттуда! Пусть это будет стоить мне жизни!
Бланка слушала, пытаясь вникнуть в смысл его слов, но ничего не могла понять: «Наверное, я схожу с ума от радости!..»
— Почему ты не ешь? Поешь же! Ты останешься здесь? — Она осмотрелась: где же устроить гостя?
— У меня только один диван... Но я смогу спать и в кресле...
— Глупая!.. — Он притянул девушку к себе: — Разве имеет значение что-нибудь, кроме нашей любви?
Она решилась. Достала из шкафа постель. Одну подушку, вторую. Руки ее сделались непослушными, ватными.
Конрад снял с пальца перстень. Подошел к ней. Надел перстень на ее холодный дрожащий палец:
— Перед богом и всем светом!..
Обнял и поцеловал в губы. Далеко за домом, в городе, куранты начали бить полночь.
11
Обрагон прислушался к бою курантов:
— Полночь... — Снова перевел взгляд на Хосе: — Ну и что дальше?
— Мальчишка сразу ее узнал. Сказал мне. Я — за нею. А она — прямо к тому дому на бульваре Пасео. Я ее и... Догнал и...
— И опять поторопился, — досадливо оборвал Васкеса капитан. — Немедленно возвращайся к дому Сальгадо. Проверь, у нее ли еще шофер Мануэль. А эту пусть введут.
Хосе вытянулся:
— Слушаюсь, капитан! — Круто повернулся, вышел.
Тотчас боец ввел в кабинет Мерильду. Женщина остановилась посреди комнаты. На ее лице застыло смешанное выражение удивления и брезгливости.
— Прошу, — показал на кресло Обрагон.
Она вскинула голову:
— Бывала здесь...
Подошла не к тому креслу, на которое показал капитан, а к другому, низкому, в углу, под торшером:
— Разрешите? Мое любимое.
Села. Закинула нога на ногу, достала сигареты, закурила.
«Снова — кто кого... — подумал Обрагон. — Эта штучка будет выкручиваться. Гонор, ненависть — и страх». Он положил перед собой стопку чистых листов бумаги, начал писать: «Мерильда Антонио де ла Перес...» Поднял голову:
— Возраст?
Женщина не торопясь затянулась сигаретой. Оттопырила губы, выпустила струю дыма:
— Вы плохо воспитаны. У дамы возраст не спрашивают.
«И она еще преподает мне уроки хорошего тона!..» Капитана начало это забавлять.
— К сожалению, на этот раз вы не на рауте, а на допросе у следователя, — насмешливо сказал он. И резко, тоном приказа, повторил: — Возраст?
— Двадцать семь, — передернула плечами Мерильда. — Хотя все давали не больше двадцати.
— Вас окружали лгуны. Место рождения?
— Мое — Гавана. — Она сделала паузу, — Моих предков — Мадрид.
«Вот как?.. Земляки... Это твои родичи стреляли нам в спину, а потом распинали на крестах... Впрочем, и здесь они занимались тем же самым. Родовая профессия...»
— Замужем?
— Вдова. С вашей помощью.
«Да, можно было и не спрашивать. Луис де ла Перес, жандармский генерал, садист, зверь «Ла Кабаньи», Сколько наших замучил он в тех склепах...»
— Прошлой ночью вас предупредили, чтобы вы не покидали своего дома. Но вы предпочли скрыться. Почему?
Мерильда снова глубоко затянулась. Он терпеливо ждал.
— Хорошенькое предупреждение! Этот хлыщ сразу стал меня лапать и тыкать в нос пистолет!
«Васкес? Вот как!.. Ну, милый...»
— Почему вы решили покинуть родину?
Она посмотрела на него с нескрываемым удивлением?
— Оставаться? Зачем? Что связывает меня с этим городом? Ни семьи, ни друзей, ни дома... — Она усмехнулась: — А завтра вы еще захотите послать меня на рубку сахарного тростника.
— Да, это будет ужасно. Скажите: хоть однажды за всю свою жизнь вы сделали что-нибудь полезное для людей?
— Как же! — повела рукой женщина. — Я постоянно давала работу моим портнихам. И пожалуйста, не читайте мне лекции по политэкономии.
«Конечно, вряд ли стоит рассказывать тебе о том, сколько людей должны были подыхать с голоду, чтобы ты могла давать работу портнихам».
— Я вообще не способна к учению — в колледжах у меня всегда были неуды, — продолжала она. — И я терпеть не могу политики. Политики вот так хватило моему мужу!
Мерильда провела ребром ладони по горлу.
«Что ж, если учение дается тебе так тяжко, не буду. Да и бесполезно. И почему уносишь ноги в Штаты, тоже не требует разъяснений: будешь обедать без карточек, по утрам принимать молочные ванны, а у нас не хватает молока детворе...»
— Кто из ваших родственников находится в Штатах?
— Уже никого... — Она спохватилась. — Ах, вспомнила: родной братец. Конрад.
«Почему она запнулась? Почему «никого»? Знает, что Ронка вылетел или отплыл сюда?..
