– Еще чего! – гневно воскликнул Ростичар. – После стольких жертв отдать ромеям Доростол! Думай, что молвишь, Акун.
– А войско чем кормить, храбрец? – накинулся Акун на Ростичара. – В Доростоле уже все собаки съедены, все голуби и вороны переловлены. Ратники уже крапиву едят вместо хлеба.
– Вот разобьем ромеев и обогатимся не токмо златом и рабами, но и съестными припасами, – вставил воинственный Ставр. – У ромеев всякой пищи навалом!
– У нас не сегодня-завтра воины от голода падать начнут, до сечи ли тут! – сказал боярин Богумир.
Спор воевод грозил перейти в шумную перепалку, но тут вмешался Святослав.
Князь расправил широкие плечи и медленно прошелся по светлице от скамей, на которых восседали бояре, до узких окон, утонувших в толще дворцовой стены. За разноцветными оконными стеклами уже погасли последние отблески вечерней зари. Темная июльская ночь поглотила Доростол и берега широкого Дуная. Так же темно и смутно было на душе у Святослава, это чувствовалось в его речи, обращенной к старшим дружинникам.
– Погибнет слава, которая шествовала за нашим войском везде и всюду, коль мы теперь позорно отступим перед ромеями, – молвил князь. – Братья, проникнемся же мужеством, завещанным нам предками, и выйдем завтра на сечу, помня, что мощь русов доселе была несокрушимой. Не пристало нам возвращаться на Русь, спасаясь бегством. Выбор у нас таков: либо победить и с честью вернуться домой, либо умереть со славой здесь, у стен Доростола. – Святослав ненадолго умолк, оглядев бородатые утомленные лица своих воевод, затем более уверенным голосом продолжил: – Братья, не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, ибо мертвые срама не имут. Но ежели мы побежим от врага, то стыдом себя покроем. Станем крепко, братья! Я пойду впереди вас, коль голова моя падет, то вы уж промыслите дальше сами. Вот тогда я буду для вас и не владыка, и не советчик.
Святослав сел на стул и обвел долгим взглядом своих притихших бояр, словно ожидая от них возражений. Однако ни одного возражения не прозвучало. Даже всем недовольный Свенельд и тот молчал.
Наконец со скамьи поднялся боярин Ставр.
– Битва так битва, князь. Мы все пойдем за тобой!
– Где твоя голова, княже, там и наши головы! – воскликнул пылкий Ростичар.
– Тогда всем спать! – распорядился Святослав. – Завтра силы понадобятся.
Тюра пробудилась от гула боевых труб, которые звучали долго и настойчиво, созывая ратников на битву. Тюра вскочила с постели и подбежала к окну, выходившему на широкий дворцовый двор. Там было много всадников, облаченных в доспехи, со щитами и копьями в руках. Над островерхими шлемами дружинников покачивался багряно-черный княжеский стяг. Увидела Тюра и самого Святослава с красным щитом, на буланом коне, укрытом красным чепраком. Подле князя гарцевали верхом на лошадях все его воеводы, блистающие кольчугами и посеребренными шлемами.
Вот прозвучал короткий отрывистый сигнал боевого рога. И вся конная лавина с лязгом и цокотом копыт хлынула вслед за князем через распахнутые дворцовые ворота на узкие улицы Доростола.
Мощенный плитами двор опустел.
«Опять сражение! – подумала Тюра, торопливо натягивая на себя длинное льняное платье. – Похоже, конца этому не будет! И откуда токмо берутся силы у воинов Святослава?»
Тюра заплетала в косу свои длинные волосы, когда к ней в светлицу забежала взволнованная Кейла.
– Святослав повел рать на битву с ромеями, но молодшая дружина оставлена князем в Доростоле, – поведала хазаринка Тюре. При этом она не скрывала радости, зная, что ее любимый Харальд избежит сегодня смертельной опасности. – Я хочу подняться на городскую стену и посмотреть на сражение. Харальд сказал, что нынешняя битва станет решающей. Тюра, не хочешь пойти со мной?
– Почему Харальд так сказал? – спросила Тюра, надевая на голову узорное очелье с серебряными колтами у висков. – Что он имел в виду?
– Ты же знаешь, сколь плачевно положение русского войска, – печально вздохнула Кейла. – Вот Святослав и надумал окончить эту войну одним решительным ударом по ромейскому стану.
– О боги! – Тюра прижала ладони к щекам. – Это же безумие! Русичей же намного меньше, чем ромеев! Почто же Свенельд не вразумил Святослава?!
– Так ты пойдешь со мной на городскую стену? – вновь спросила Кейла, глядя на мечущуюся по комнате подругу.
– Конечно, пойду! – решительно промолвила Тюра, подпоясываясь тонким пояском.
Направляясь к выходу из дворца, подруги столкнулись с Харальдом, который был в военном облачении. По лицу Харальда было видно, что он сильно расстроен решением князя не брать на сегодняшнюю битву молодшую дружину. Узнав, что Тюра и Кейла собрались понаблюдать за сражением с городской стены, Харальд отправился вместе с ними.
Тюра шла торопливым шагом по укрытым густой тенью узким улицам Доростола, сердито поторапливая Кейлу, которая то и дело льнула к Харальду, то обнимая его, то целуя.
«Ныне, может, вся русская рать в сече поляжет, а у этой глупышки одна любовь на уме! – мысленно негодовала Тюра на Кейлу. – Рада-радешенька тому, что Харальд рядом с ней, а не на поле битвы!»
Однако и в душе Тюры острой занозой сидела сильнейшая тревога за дружинника Добровука, с которым ее связывали столь близкие отношения, что за глаза их все вокруг уже называли мужем и женой. Добровук состоял в старшей княжеской дружине, поэтому его сегодня ожидало множество опасностей. Тюра досадовала на то, что Добровук отправился на эту опаснейшую битву, даже не повидавшись с нею напоследок.
Харальд и две подруги поднялись на верхнюю площадку высокой воротной башни. Здесь уже толпились стражники, охранявшие южные городские ворота. Воины почтительно потеснились, уступая место возле бойниц княжескому гридню и его знатным спутницам.
Ниже, на заборолах городской стены, протянувшихся от Южной воротной башни к угловой Бычьей башне и к Северной воротной башне, собрались многие сотни горожан, в основном женщин и детей, а также те из раненых русичей, кто мог самостоятельно передвигаться. Все в сильнейшем волнении вглядывались в призрачную туманную даль, куда удалились русские конные и пешие полки, вместе с которыми ушли на битву и болгарские ратники.
Солнце, поднимаясь над горизонтом, постепенно рассеяло своими горячими лучами утренний сырой туман.
Людям, собравшимся на городской стене, открылась обширная желтая равнина, заполненная многочисленными воинскими отрядами, вытянутыми в длинные линии, блистающие на солнце остриями копий и железом доспехов. Русская рать была заметнее всего, поскольку она находилась ближе к стене Доростола. Над русскими полками реяли багряные стяги с черными эмблемами городов и славянских племен. Свое войско Святослав расположил в две линии, причем передовая линия русской рати, обращенная лицом к неприятелю, была вдвое длиннее и шире задней линии, где стояла вся болгарская пехота и несколько сотен русских конников.
Раскинутый на холме лагерь ромеев также хорошо просматривался с городской стены Доростола. Отряды Цимисхия, выходившие из-за лагерного частокола, выстраивались тоже двумя длинными линиями напротив войска Святослава. Численный перевес ромеев над славянами был таков, что их боевые порядки по фронту оказались длиннее на полмили по сравнению с боевыми шеренгами русичей.
– Почто Святослав не удлиняет свой ратный строй за счет второй боевой линии, ведь у него же есть время для этого? – обеспокоенно спросила Тюра, теребя брата за рукав рубахи. – Неужели князь не видит, что вражеские полчища нависают над его фланговыми полками?
– Не беспокойся, сестра, – сказал Харальд, – Святослав знает, что делает. Без второй боевой линии наступать на ромеев нельзя именно потому, что их намного больше, чем наших ратников. Ромеи непременно попытаются окружить войско Святослава. Тогда-то и понадобится вторая боевая линия, чтобы не дать врагам ударить в спину нашим ударным полкам.
Сказанное Харальдом Тюре вскоре подтвердилось в полной мере.
Едва пешие полки Святослава ринулись в атаку на фалангу ромеев, в это же время полководцы Цимисхия начали производить фланговые охваты русской рати своими конными отрядами. Под натиском
