основном иностранцев — было больше, чем фотоаппаратов.
— М-да. Ведь думал о чем-то подобном, но не до такой же степени?! Меня там чуть на память по кусочкам не порвали, ладно хоть патруль милицейский подоспел и следил за обстановкой.
На самом деле их подогнали мои ребята-охранники, которые за голову схватились, когда ко мне со всех сторон на крик мальчишки рванул народ. Только тогда я понял, насколько знаменит.
— Неправильно говорите, Вячеслав, они просто хотели прикоснуться, постоять рядом с вами, сфотографироваться, — укорила меня Глафира Ивановна. Ну приврал немного, что тут такого?
В продовольственном отделе мы купили муки и других продуктов на пару недель. Что останется, заберет домработница.
Занести покупки в дом мне помог дворник. Разложив вещи по своим местам, я оставил на хозяйстве Глафиру Ивановну и направился к одному человеку.
Нужное здание удалось найти со второй попытки, и, припарковав машину, я захромал к главному входу консерватории, у которого стоял и курил милиционер.
Спросив у гардеробщицы, где находится кабинет Игоря Быкова, поправил форму, согнав складки назад, и направился на второй этаж, громко стуча тростью. Я все-таки решился после долгих уговоров однополчан начать выпуск своих песен. Не «своих», а своих, то есть сам буду петь. Тут все взахлеб говорят, что у меня замечательный голос, так что проверим это. Именно к тому, кто мог мне помочь, я и шел сейчас. Не многочисленные встречающиеся в коридорах студенты и преподаватели изумленно разглядывали сперва грудь с наградами, а потом уже и лицо, потом я уже проходил мимо, оставляя позади охреневающих зрителей.
— Можно? — спросил я, открыв дверь после стука.
— А, Вячеслав Александрович? Ждем вас, ждем, — ответил Быков, чем изрядно изумил меня.
— Гардеробщица?
— Она самая, — встав из-за стола, ко мне направился моложавый мужчина лет сорока пяти.
— Понятно, я так и думал.
Усадив меня на диван, сам он удобно устроился на стуле рядом.
— Сергей звонил насчет вас, предупредил, только вот о времени не сказал.
— Да я, честно говоря, не собирался, но тут время свободное появилось, и вот… — пожал я плечами, сложив руки на набалдашнике трости.
— Хорошо. Мне Сергей в общих чертах напел ваш репертуар, да и через народную молву кое-что долетело, но хотелось бы послушать вживую…
Я внимательно посмотрел на Быкова. Мне нужно было сбить музыкальную группу, заучить пару мелодий и записать их на пластинку. И всё — за ПЯТЬ дней?! Ну что ж, приступим…
«Уф, успел!» — подумал я, мельком глянув на часы. Увольнительная заканчивалась двадцать третьего декабря в десять дня. Стрелки показывали без десяти десять. Осталось только пройти привычную проверку на воротах, отметиться в канцелярии и заглянуть к уже бывшему начальнику генералу Иволгину. И уж потом — к своему «ястребку». Как он там без меня? Скучает?
Въехав на территорию Центра, я поставил машину туда же, где и брал ее пять дней назад.
— Ребята, привет, — махнул рукой стоящим у входа двум сержантам, помощникам дежурных.
В последние дни в Центр из-за слабой летной подготовки стали присылать на повышение квалификации выпускников летных училищ, и сержанты были именно из этой категории.
Подхватив чемодан, хлопнул дверцей и направился к административному зданию. Вещмешок остался дома — я решил не брать его, нечего лишние вещи развозить.
Процедура сдачи увольнительной и встречи с начальством прошли быстро, включая собственное, то есть командира полка — он отсутствовал, зато был начштаба, удивительно тепло принявший меня. Летчиков тоже не было: пользуясь летной погодой, они проводили учения. Над аэродромом висели всего десятка два самолетов, остальные ушли на боевой вылет с опытными инструкторами в группе. Иволгин пользовался близостью немцев: триста семьдесят километров при наличии аэродрома подскока — это, считай, рукой подать. Так что летчики тренировались в боевых условиях, и можете мне поверить, усваивалось все значительно быстрее и качественнее.
Положив вещи в шкаф в нашей с капитаном Царевым комнате, направился на аэродром. Свой истребитель я нашел у огромного ремонтного ангара рядом с трофейным «мессершмиттом». Машины Степки не было, видимо, отправился вместе с полком на вылет.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — раздалось откуда-то из-под крыла.
Нагнувшись, я увидел своего механика в тулупе и ватных штанах, который что-то делал через лючок в фюзеляже.
— День добрый, Аркадий, как аппарат?
— Норма, можно хоть щас в небо.
— Сейчас? А что? Можно. Старший сержант Лаптев, приготовить вверенную вам машину к вылету!.. А я пока в штаб, получу разрешение.
— Товарищ капитан, а вам что? Летать разрешили? — вытаращил глаза механик.
— Куда они денутся? — пожал я плечами. Мне на самом деле дали разрешение на полеты. Правда, после долгих уговоров и обещаний, мол буду летать «нызенько-нызенько и тыхо-тыхо». Осматривавший меня профессор прям так и заявил, что он бы еще месяц не дал летать, если б не заметная тенденция к выздоровлению. Мышцы фактически зажили, кость срослась хорошо, небольшая хромота может остаться еще максимум месяц, да и то если только не буду беречь ногу. Развернувшись, я энергично захромал в штаб полка. В том, что в Центре, кроме общего, есть и штабы полков, ничего удивительного нет. Мы учились даже управлять авиационными соединениями.
В штабе находился комиссар полка Агренев, который что-то писал в летный журнал.
— Здравия желаю, товарищ батальонный комиссар!
— А, Суворов? Ты уже здесь?
— Да, товарищ комиссар. Разрешите получить разрешение на вылет?
— Вылет? Тебе что, разрешили? — удивился Агренев, отрываясь от журнала. Сидевший в углу радист и вошедший в штаб дежурный по полку приветливо мне кивнули.
— Да, вот справка.
— Ну раз справка!.. Тогда да. Даю. Ильин, позвони в общий центр управления полетов, узнай, когда будет окно.
— Есть! — откозырял лейтенант-дежурный и, подмигнув мне, стал крутить ручку телефона.
Пока он общался с ребятами Иволгина, выбивая мне время для ознакомительного полета, я беседовал с комиссаром, сообщая последние московские новости. Агренев был родом из Подмосковья и интересовался обстановкой в городе.
— Да я-то больно ничего и не знаю. Все дни носился то домой, то в госпиталь, то в студию. То туда, то обратно.
— Понятно. А что за студия?
— Хм… так песни свои на пластинки записывал, — смущенно объяснил я.
— Молодец! Много записал? Десять? Пятнадцать? — попытался узнать подробности комиссар.
— Много. Очень-очень-очень много. Две.
— Две-е-е?! Всего две-е-е?! — удивленно протянул Агренев.
— Товарищ комиссар, я вообще-то рассчитывал успеть ХОТЯ БЫ ОДНУ. Сами поймите, нужно с музыкантами разучить мелодию, а это за час не сделаешь. Потом совместное исполнение до автоматизма. Это тоже время. То, что мы записали, конечно, далеко от совершенства, по моему мнению, но все равно лучше, чем ничего. Хотя Быков — это доцент консерватории — говорил, что вышло очень даже неплохо. Заметьте, не хорошо. Ладно еще повезло, что у них был хорошо сыгранный коллектив, они буквально на лету подхватывали все, что я пытался сыграть. Все парни-студенты — настоящие талантища!
— Понятно. Действительно, ляпнул — десять-пятнадцать. Какие песни-то? Я знаю?
— Да, я их исполнял неделю назад: «Песенка велосипедиста» и «Люди встречаются».
— Почему именно их? Нет, выбор, конечно, хороший, ты их на бис постоянно исполняешь, но все же?
— Да я напел десяток, а они за эти уцепились. Сперва, конечно, за «Люди встречаются», а потом
