Семеновича Морозова…
В моем голосе преобладала горечь потери. Я не говорил высокопарных фраз, только то, что лежало на душе, напоследок пробормотав:
Спите, парни, спокойно, мы закончим то, что вы начали.
Вздохнув, тряхнул головой, возвращаясь в реальность. Взял комок холодной земли и первый бросил на крышку гроба. Не знаю, принято ли такое в этом мире, раньше не замечал, но сейчас парни последовали моему примеру.
После похорон состоялись импровизированные поминки. Два стакана водки в центре стола были накрыты ржаным хлебом.
— Сев, а что с козлом делать? Парни не хотят его отдавать, решили оставить в полку, — присев рядом со мной, поинтересовался комиссар.
Я сидел на лавочке возле землянки и смотрел на ночное небо. Вообще-то сейчас мне следовало находиться в госпитале и проходить полное обследование, но стемнело быстро, и пришлось до утра остаться под присмотром нашего полкового врача.
— Козел? Ах да, мы же козла взяли… А зачем он нам? Талисманом, что ли?
— Да, летчикам больно уж понравился его нрав. Драчуном прозвали, он только поварих боднуть не успел, остальных всех — наша скотина, боевая.
— Да я ему козочек пообещал…
— Думаешь, он понял?
— Бодаться сразу перестал, значит, понял, пусть остается, но в госпиталь его возите.
Утром, часов в девять, когда я в легкой шинели стоял у землянки рядом с прогревающей мотор машиной, к нам подъехала легковушка Никифорова. Скрипнув тормозами, она остановилась у старой «эмки» еще довоенного выпуска.
— Что-то случилось, товарищ майор? — поинтересовался один из дежурных летчиков. Буквально десять минут назад весь полк был срочно поднят в небо и отправлен к переднему краю.
— Не знаю.
Дверь открылась, и из машины вышел Никифоров. Майор Никифоров.
— Поздравляю, товарищ майор госбезопасности, с присвоением вам очередного звания, — поздравил я особиста, мельком глянув на петлицу с одним ромбом.
— Спасибо. Боец, машину можешь ставить на место, товарищ майор поедет со мной, — приказал он моему водителю. После чего, кивнув на свою «эмку», велел: — Садись.
— Начало настораживает, — хмыкнул я.
— В госпиталь, — скомандовал Никифоров и, повернувшись ко мне, спросил: — Это ты составлял схемы налета на наши штабы неделю назад?
— Ну… я, было о чем в тюрьме подумать. Но я только предположил, как могли бы действовать немцы.
— Можешь не гадать. Ты угадал.
— Черт! Кто?
— Власов. При налете на штаб фронта погибло много командиров и работников штаба. Одновременно началось массированное наступление вдоль шоссе. Проблема в том, что генерал Власов оказался в окружении, он инспектировал войска.
— Прекрасно! Одним ударом обезглавили нас и прорвали фронт! — стукнув кулаком по спинке переднего сиденья, зло сказал я.
— Фронт не прорвали, я не говорил этого. Да, взломали оборону первой и второй линий и застряли в пятнадцати километрах от переднего края, нарвавшись на недавно сделанный укрепрайон.
— А Власов-то там как оказался?! Что-то странно, им, по-моему, вообще запрещено появляться у переднего края.
— Это где ты такое слышал?!
— Да… где-то. Так что он там делал?
— Проводил смотр новой части. Там пополнение стояло, мотострелковая дивизия со всеми средствами усиления. Она должна была среди прочих частей идти в прорыв, вот генерал и настраивал их на предстоящий бой. Дивизия стояла между первой и второй линиями, сейчас там до сих пор идет бой, держатся парни.
— Авиаразведка что показала?
— Сплошные дымы, разрывы и трассеры во все стороны. В районе артиллерийского полка стрельба из пушек — видимо, не везде немцы смогли овладеть инициативой.
— А связь?
— Проводная оборвана, радио еще работает. Но в основном полковые и батальонные. Сведения неполные и отрывочные. Похоже, по штабам от дивизии и выше нанесли сплошные авиа- и артиллерийские удары. Позывной командующего не отвечает.
— А кто командование принял?
— Генерал Толбухин. Он как раз в это время был на крейсере, общался с новым командующим эскадры, прошлого-то сняли за безынициативность и преступное бездействие. Сейчас там некто контр- адмирал Литвинов командует. Его из каперангов перевели на эту должность. Раньше эсминцами командовал. Говорят, хорошо. Инициативный.
— А кто его назначил?
— Комиссар Мехлис.
— Понятно. Значит, Толбухин уцелел?
— Да, сейчас он на новом командном пункте руководит деблокированием наших частей. Фактически в окружении оказался полноценный корпус, а это без малого двадцать пять тысяч человек.
Меня стала несколько настораживать такая откровенность Никифорова. Раньше подобного я за ним не особо замечал.
— Значит, наши над местом прорыва? Обеспечивают господство в воздухе?
— Не только твои, почти все истребительные части фронта.
— А вот это зря. Важные стратегические места нельзя оставлять без прикрытия, немцы не дураки, могут воспользоваться моментом. Да и разведка у них работает неплохо.
— Не умничай, без тебя знаем. Ответил же — почти.
— Угу. — Я стал прикидывать, чем могу помочь нашим. В самолет меня, понятное дело, не пустят, но подкинуть хорошую мысль могу. — Есть одна идея. Все штурмовые и бомбардировочные части сейчас работают над местом прорыва? Пробивают дорогу нашим частям?
— Точно не скажу, но вроде да.
— Нужно отозвать половину. Оставшихся хватит. Свободными частями — естественно, с прикрытием — нанести массированные налеты на обе железнодорожные станции, атаковать все, что движется по дорогам к месту прорыва, не пропуская даже одиночные грузовики. А также по всем обнаруженным разведкой складам боеприпасов и питания. Нужно создать у них дефицит боеприпасов. Это хорошо поможет нашим.
— Возможно, — задумчиво ответил Никифоров. — Один из командиров из оперативного штаба фронта уже предлагал подобное, но его развернули, приказав заниматься своим делом.
— Идея на поверхности лежит, додумать не трудно, — пожал я плечами.
Машина в это время повернула на узкую дорогу, ведущую к госпиталю.
— Это да. Но тут видишь, какая ситуация. Командование думает, что окруженцы вырвутся не сегодня
