приземлился Крошка Артур. Птица пыталась извиваться, но не могла справиться с фиглом, потому что он комфортно устроился, обхватив руками его шею. У Крошки Артура были собственные методы приручения диких животных.
Альбатрос посопротивлялся еще немного, покрутившись в воздухе на восходящих потоках, а Крошка Артур провел время вспоминая карандашные наброски карты мира. Да ладно, это не сложно. Континенты не так уж сложно найти, а вокруг их контуров болтаются корабли. Двинутый Крошка Артур был экспертом в разглядывании мира сверху, и это было весело, поскольку остальному народу чтобы увидеть Артура приходилось смотреть вниз.
«Ну лады, — подумал он. — Приступаем!»
Это приспособление называли «зобовой уздечкой», и Нак Мак Фиглы из Мела очень тщательно показали, как ею пользоваться, когда ты уже сидишь на птице.
Горожане подняли голову, услышав «бабах» в небе, но, не увидев ничего подозрительного, тут же потеряли интерес. Тем временем, на одном очень смущенном тайном альбатросе восседал один очень довольный собой фигл, который, удобно устроившись среди перьев, принялся подкрепляться сваренным в крутую яйцом с двухдюймовым куском хлеба, составлявшими его рацион на все путешествие50, а вселенная проносилась мимо со звуком «ви-и-и-у-у-у-у»!
* * *
В четвертом часу ночи Ваймс проснулся от прыгающего по кровати и по самому Сэму мальчугана. Он заявил:
— Вилликинс нашел птичку, которая только что умерла. Пап! Мама сказала я могу вск… рыть ее если ты разрешишь, пап!
Ваймс пробубнил:
— Ладно, ладно. Если мама разрешила, — и снова провалился в сон. Вокруг сомкнулась тьма. Он услышал собственные мысли: «Призываемая Тьма может поведать мне все, что я пожелаю, и это правда. Но будет ли правдой то, что она мне поведает и как я ее отличу? Если я буду целиком полагаться на нее, то в каком-то смысле подчинюсь ей. Или же она подчинится мне? Возможно мы объединились, что помогло мне в Кумской долине и от этого мир стал лучше? Зачем Тьме лгать? Ночь мне всегда нравилась, глухая ночь, полностью окутанная покрывалом тьмы, заставлявшим нервничать собак, и овец перепрыгивать от страха высокие ограды. Тьма всегда была мне другом, но я не могу позволить ей стать мне хозяином, хотя рано или поздно мне придется дать клятву, и если я солгу, я - старший полицейский чин, тогда кем я стану? Как я смогу работать копом, если загляну на другую сторону?»
Сэм поворочался среди подушек. И все же это удобно. Очень удобно. Некто Стрэтфорд убил гоблинскую девушку, и у меня есть тому доказательства: слова его сообщника и показания нематериального существа, чья помощь принесла материальную пользу обществу. Что примечательно, я навел на парня страху, но все равно, люди подобные Флюгерам всего боятся, и уж лучше пусть они боятся меня, чем Стрэтфорда, потому что я по крайней мере знаю, где остановиться. Он всего лишь очередной красный шар в лузе, и в этом ключе Стрэтфорд ничем не лучше. За ним кто-то стоит. У таких всегда есть за спиной какой-то знатный босс, потому что в здешней округе куда ни ткни, всяк либо работник, либо дворянин, и насколько мне известно - никто не скажет и пары добрых слов о гоблинах. Это мир наживы, а проблема мира наживы в том, что трудно отличить цель жизни от наживы.
Ваймс снова провалился в сон, и вновь был разбужен энергичными толчками сына, вытолкнувшими его из той сумятицы, в которую превратился сон Сэма:
— Мама сказала, вставай, пап. Она говорит, к тебе пришли.
Ваймс не привык долго собираться, так что он быстро натянул одежду и привел себя в порядок настолько, насколько это возможно для человека нуждающегося в бритье, но у которого не было на это времени.
В шезлонге сидел человек в шляпе с пером, в галифе и с нервной улыбкой: три вещи, раздражавшие Ваймса до глубины души. Нервная улыбка означает, что некто задумал предпринять что-то такое, чего обычно не делает. Перья в шляпе лично Сэму казались глупыми, а что до галифе - никто не должен встречаться с копом в штанах, которые подозрительно оттопыриваются, наводя на мысль, что их обладатель, только что навестивший дом, богатый разным столовым серебром, только что судорожно распихал его по карманам. Ваймсу даже показалось, что он может разглядеть очертания чайника, но, возможно, это была просто игра воображения.
При появления Ваймса обладатель трех столь неудачных предметов гардероба поднялся навстречу:
— Ваша милость?
— Временами, — буркнул Ваймс. — Чем могу служить?
Человек с опаской оглянулся на леди Сибиллу, которая с улыбкой сидела в углу, и сказал:
— Ваша милость, боюсь, я должен вручить вам предписание о прекращении противоправных действий от лица совета магистрата этой земли. Мне очень жаль, ваша милость, но я надеюсь на ваше понимание, что они идут вразрез с тем, как должен вести себя джентльмен. Никто не может быть превыше закона и все должны ему подчиняться. Позвольте представиться, я Уильям Стонер, клерк-правовед… — на этих словах мистер Стонер осекся, поскольку Ваймс устремился к двери.
— Просто хочу убедиться, что вы не сбежите, — пояснил Ваймс, закрывая дверь на ключ. — Присаживайтесь, мистер Стонер, потому что вы именно тот человек, кто мне нужен.
Клерк осторожно присел, со всей очевидностью не желая быть «именно тем» человеком. Перед собой он выставил свернутый документ с красной сургучевой печатью - которая заставляет бумажку казаться официальным документом, или дорогим, что в большинстве случаев родственные вещи.
Внезапно Ваймс понял, что годы, проведенные в противостоянии Ветинари были своего рода мастер-классом, о котором он не догадывался. Что ж, пришло время держать экзамен. Сэм вернулся к своему креслу, удобно устроился в нем и хмуро уставился на клерка поверх сцепленных пальцев рук, выдержав паузу в десять секунд, которая всегда заставляла его понервничать, и что, он был уверен, обязательно сработает на этом прыще.
Наконец, Сэм нарушил молчание:
— Мистер Стонер, три ночи назад на моей земле было совершено убийство. Ведь владение землей в этих местах еще чего-то стоит, не так ли, мистер Стонер? Увы, все было подстроено так, чтобы бросить на меня тень в исчезновении некоего Джетро Джефферсона, местного кузнеца. Вы можете подумать, что меня это как-то задело, но это ничто по сравнению с тем оскорблением, что я испытал, встретив констебля Фини Апшота, нашего местного полицейского, к слову - славного малого, заботливого сына прекрасной женщины, который, как бы то ни было, считал себя ответственным перед неким таинственным советом магистрата, а не перед законом. Магистрат? Кто это вообще? Какой-то местный орган? По всей видимости никому не подконтрольный, здесь нет даже окружного судьи или… я не закончил!!!
Посеревший мистер Стонер вжался в сиденье. Ваймс откинулся на спинку кресла, стараясь не смотреть на Сибиллу, на случай, если она смеется. Сэм постарался сохранить серьезное лицо и продолжил:
— Так выходит, мистер Стонер, что официально, в данной местности, гоблины признаны вредителями. Я вам скажу так, крысы - вредители, или мыши, хотя я верю, что к вредителям так же можно причислить голубей и ворон. Но все они не умеют играть на арфе, Мистер Стонер. И они не умеют создавать удивительно изысканные сосуды, и еще, мистер Стонер, они не умоляют о пощаде, хотя должен признаться, я тут наблюдал мышь, которая так трогательно шевелила носом, что я даже отложил молоток. Но я отвлекся. Гоблины могу быть гнусными, негигиеничными и плохо питаться, но все это в равной степени относится к человеческому роду. Где ваш магистрат, мистер Стонер, провел черту? Кстати, мы в Анк-Морпорке не ставим таких границ, поскольку раз гоблины могут быть вредителями, то и всякий бедняк тоже, и всякий гном и тролль. Но она не была вредителем и она умоляла о пощаде.
Сэм сделал паузу, ожидая, когда до мистера Стонера дойдет сила слова. Когда это случилось, клерк- правовед поступил так, как обычно поступает истинный чинуша, то есть полностью проигнорировал все сказанное:
— Тем не менее, мистер Ваймс, вы находитесь вне своей юрисдикции, и, должен отметить, подталкиваете констебля Апшота к образу мышления, и, добавлю, поведения, которые могут существенно
