ответственность.
В то же время истинный виновник побега, заместитель резидента, доведший Левченко своими несправедливыми придирками и издевательскими замечаниями до нервного срыва, побудившего бежать из страны, не только не пострадал, но даже был повышен в должности, став заместителем начальника особого управления при начальник разведки, самого привилегированного подразделения в ее огромной структуре. Там он получил звание генерала.
III
Усиление слежки после побега левченко
Левченко убежал в Америку без семьи, оставив ее в Москве в полном неведении и недоумении. Можно только предполагать, каким издевательствам со стороны советских властей подверглись его жена и сын-подросток. Впрочем, в отличие от сталинских времен, их хотя бы не расстреляли, и на том спасибо.
Однако вскоре семья решила воссоединиться. Жена Левченко подала заявление на выезд в Израиль. Разумеется, этот щекотливый вопрос был доложен лично Андропову, и он, хотя, говорят, носил в себе изрядную примесь еврейской крови, написал на поданной ему докладной записке строгий приказ: «Не выпускать ни под каким видом!»
Именно после побега Левченко высшие начальники разведки окончательно поняли, что такого рода события могут серьезно повредить их карьере. Выход из этой ситуации они нашли чисто советский, бюрократический: окружить каждого советского разведчика неусыпным контролем так, чтобы сама мысль о переходе в стан противника тотчас же становилась известной органам КГБ.
Разумеется, такая задача заведомо невыполнима. Но не такие ли только цели и ставит перед собой советская бюрократия?..
Как бы то ни было, именно тогда началось усиление роли управления «К», повышение престижа этой позорной службы. Именно после побега Левченко руководителями резидентур стали назначать выходцев из управления «К» — необщительных, мрачных, маниакально подозрительных.
Впрочем, все это началось сразу же после инцидента с Левченко и именно в токийской резиденту ре.
Как только головка резидентуры была на всякий случай отозвана в Москву для служебного разбирательства, на освободившееся место главного начальника КГБ в Токио был назначен сотрудник управления «К». Обстановка в резидентуре сразу же сделалась напряженной, ее сотрудники начали опасаться друг друга.
Новоиспеченный резидент вызывал сотрудников одного за другим на беседу, проходившую в отдельной комнате, за запертыми дверьми, без свидетелей. Осипшим от смущения и страха голосом разведчик должен был рассказать о характере своих отношений с Левченко, не были ли они излишне близкими и товарищескими. Отвечая, каждый понимал, что в этот момент решается вся его дальнейшая судьба: ведь если проводившему расследование покажется, что его собеседник был другом Левченко, его тотчас с позором отправят на родину как выявленною потенциального изменника и вся его карьера вмиг оборвется Более того. Советское государство больше никогда не позволит ему выехать за границу даже в качестве туриста.
Резидент же, задавая все эти каверзные вопросы, наоборот, ликовал от радости: ведь теперь от одного его слова зависели судьбы людей — тех самых коллег-разведчиков которые еще вчера не оказывали ему никаких знаков почтения и запросто могли пройти мимо не поздоровавшись.
Всякая разведка свободной демократической страны в этой ситуации постаралась бы не допустить паники и в спокойной обстановке, не торопясь, выяснить причины случившегося. Управление «К», наоборот, нагнетало напряженность, полагая, что таким образом удастся поднять престиж в глазах и московского руководства, и здесь, среди дрожащих от страха сотрудников разведки.
В многостраничных телеграммах, ежедневно отправляемых в Москву по шифрованной радиосвязи, всячески муссировалась идея о якобы имевшихся у Левченко сообщниках и о якобы действующей в токийской резидентуре группе агентов ЦРУ. Кто именно входит в нее, правда, никто не знал.
Чтобы бороться с этой бандой, в Токио прибыла целая толпа генералов из управления «К» и первым делом помчалась в «Мицукоси», «Мацудзакая» и другие шикарные магазины. Через несколько дней они улетели, так и не обнаружив злодеев-агентов, щедро одаренные благодарными сотрудниками управления «К» токийской резидентуры.
С этого дня эти несколько человек стали как бы начальниками, приобрели гордую осанку и начали издавать распоряжения, одно нелепей другого. Стремясь держать всех разведчиков под неусыпным контролем, они обязали их каждые три часа звонить в резидентуру и докладывать о своем местопребывании, тем самым снова и снова подтверждая японской контрразведке, прослушивающей посольский телефон, свою принадлежность к шпионской службе. Все беспрекословно выполняли этот приказ, потому что стоило хоть одному из сотрудников резидентуры не позвонить туда в означенный час, как управление «К» со злорадством поднимало скандал, грозивший разведчику серьезными неприятностями.
Потом, чтобы изобрести какой-нибудь новый способ борьбы с побегами, оно запретило разведчикам подниматься в резидентуру на лифте.
Резидентура КГБ, как мы знаем, расположена на десятом этаже советского посольства. Под ней, на девятом, находится резидентура ГРУ, да лее идет шифровальный отдел, общий и для КГБ, и для ГРУ, и для посольства с торгпредством. Шифровальная служба в советских заграничных учреждениях едина, потому что она целиком подчинена КГБ.
И только с восьмого этажа начинаются официальные посольские помещения, а на седьмом этаже находится кабинет посла. Лишь до него принято подниматься на лифте рядовым дипломатам. Начальники, правда, иногда позволяют себе доехать до восьмого, чтобы прочитать секретные телеграммы, выносить которые из помещения шифрослужбы запрещено.
Мы же, разведчики, всегда поднимались прямо на десятый. Если рядом в лифте оказывался какой- нибудь дипломат, он делал вид, что не замечает, какую кнопку мы нажимаем. В силу формально- бюрократических методов нашей работы скрыть от других советских чиновников нашу принадлежность к разведке невозможно, они все равно очень легко догадаются об этом.
И вот управление «К» специальным письменным распоряжением, с которым каждый из нас должен был ознакомиться под расписку, предписывало разведчикам выходить из лифта на седьмом этаже и далее подниматься по лестнице пешком. Это делалось для того, чтобы какой-нибудь дипломат не догадался, что мы направляемся, в резидентуру. Но им уже давным-давно известно это!
Разумеется, по нашему дурацкому поведению в лифте дипломаты моментально поняли, что на этот счет вышло какое-то специальное распоряжение Ничего, кроме ехидных насмешек, оно у них не вызвало, мы же испытывали горечь и обиду.
Так боролось с потенциальными перебежчиками управление «К», чуть ли не каждый день устраивая в резидентуре нудные собрания о бдительности, призывая нас тщательно следить друг за другом.
Работники управления «К», разумеется, ничуть не жалели о побеге Левченко, ибо только благодаря ему они стали полными хозяевами. Даже жена нового начальника резидентуры из числа работников управления «К», бывшая до этого простой машинисткой, тоже ощутила себя большой начальницей. Теперь, когда разведчики приносили ей свои донесения, написанные от руки, и просили перепечатать, она кричала на них:
— Я не обязана ломать себе глаза, пишите разборчивее! — хотя до этого безропотно делала все, что ей полагалось по должности. Она стала позволять себе совсем уже недопустимые вещи. Врывалась во время какого-нибудь совещания в кабинет к своему мужу, бросала ему на стол отчет о встрече, написанный кем-нибудь из разведчиков, и в гневе восклицала: — Посмотри, какой дикий почерк! Я не могу работать в таких условиях!..
Все присутствующие смущенно опускали глаза, а новая начальница резидентуры гордо удалялась,
