может сделать меня многодетным дедушкой. Второе основание заключается в том, что сексуально и эмоционально привлекательные люди обычно хорошо осведомлены об этих своих достоинствах. Соответственно они становятся разборчивыми, пожалуй, даже слишком разборчивыми. Третья причина состоит в том, что сексуально привлекательные люди отнюдь не всегда являются безусловными поклонниками большой семьи. Коротко говоря, идея о том, что генетически наиболее приспособленные люди оставляют самое многочисленное потомство, является чистейшим вздором.
Чарльз Дарвин очень хорошо понимал, что у него возникнут большие трудности, если он попытается перенести свою мысль о «естественном племенном отборе» на человека. Когда в 1859 году из печати вышла книга Дарвина о происхождении животных и растительных видов путем естественного отбора, многочисленные английские и прежде всего немецкие естествоиспытатели и философы поспешили приложить этот принцип к человеку. Дарвин, напротив, отнесся к такой идее весьма скептически. На целых 12 лет он отошел от научной деятельности и за это время посетил в Южной Англии множество мест, где разводили быков, собак и голубей. Особи этих домашних животных получались не в результате естественного отбора, а в результате искусственного их отбора человеком. Отсюда появилось волшебное слово: «половой отбор». В переводе на человеческий язык это означает следующее: лучшие самцы спариваются с лучшими самками. Вероятно, это в равной степени относится и к природе таких высокоразвитых семейств, как птицы и млекопитающие? Но кто является в природе зоотехником? Самки оленей предпочитают самых сильных оленей, самки павлинов (здесь Дарвин ошибался) предпочитают павлинов с самыми красивыми и длинными хвостами. Отбор высших и лучших является, таким образом, природным, естественным принципом. Этот принцип вытекает из логики выбора партнера. Окрыленный этим открытием, Дарвин поспешил представить его на суд ученой и неученой публики.
Правда, Дарвин тогда не знал, что человек — отнюдь не единственное исключение. Большинство обезьян в размножении не придерживается правил, разработанных скотоводами для быков, да и среди птиц встречается множество исключений. Но из всех животных только у человека — так, во всяком случае, кажется — «половой отбор» целиком и полностью отдан на волю случая. Такой, с позволения сказать, отбор, невозможен с биологической точки зрения именно потому, что становится причиной стойких телесных нарушений. Там, где великие максимы эволюционной психологии подменяются нашей логикой выбора партнеров, изуродованная действительность начинает сползать в пропасть. Следствие — высокомерие и культурный пессимизм. Другими словами: если теория не соответствует действительности, то либо очень многие люди вскоре станут неизлечимо больными, либо все человечество постепенно
Если этот взгляд на вырождающееся человечество верен, то мы имеем полное право спросить: где и когда существовало нормальное состояние? Может быть, в каменном веке? И каким оно было до этого? Где прикажете искать былое нормальное состояние отбора современных слонов? Среди мастодонтов, мамонтов, среди современных африканских слонов, слонов азиатских? Или оно, это состояние, наступит только в будущем? Тот, кто объявляет каменный век эпохой нормального состояния человека, расцвета его «истинной природы», тот превращает промежуточное биологическое состояние в константу. Но эволюция не терпит констант, она признает только изменения и переменные величины. Тот, кто хочет верно понимать природу, должен понять, что она непрестанно меняется; никто не видел такой точки отсчета, как «истинная природа» человека. Утверждения, описывающие человека как исключительно биологическое существо, некорректны не потому, что они биологические, а потому что они ущербны именно с биологической точки зрения.
Есть превосходное, часто цитируемое изречение консервативного католического философа Карла Шмитта: «Тот, кто произносит слово “человечество”, лжет!» Это строгое предостережение. Шмитт имеет в виду, что нельзя легкомысленно обобщать всех людей — ни культурно, ни биологически. Конечно, верно, что в каменном веке у человека были лучше, чем у современного человека, развиты определенные участки головного мозга. Вполне вероятно и то, что с тех времен наша наследственность не претерпела значительных изменений. Но весьма легкомысленно верить, будто, зная это, можно точно определить, как развивался человек после каменного века.
Наиболее сильным возражением против такого объяснения человеческого поведения является сама биологическая природа человека. Как уже было сказано в предыдущей главе, в течение прошедших эпох уцелели не только лучшие телесные и психические признаки. Выжить могло все, что не слишком вредило человеку. В организме человека (по крайней мере современного) есть много нефункциональных признаков, не дающих человеку никаких эволюционных преимуществ. Нам не нужны ни слепая кишка, ни волосы под мышками, а мужчинам, кроме того, не нужны соски. Некоторые анатомические образования представляются избыточными, но не слишком вредными реликтами первобытных эпох; другие особенности — например, голубые глаза — являются генетическими дефектами, которые, однако, не обрекли на вымирание их носителей.
Весьма значительная часть наших органов — как выше, так и ниже пояса — определенно предназначена не для зачатия; радует, что это обстоятельство тоже нисколько не ускорило наше вымирание. Почти все наше поведение (за исключением еды, питья, сна и зачатия) и почти вся наша культура могут с биологической точки зрения рассматриваться как безвредная избыточность. И только с этих позиций, а не с точки зрения предполагаемых биологических функций поведения и культуры, можно понять природу этих последних. «Из такого кривого дерева, из какого сделан человек, невозможно изготовить ничего прямого», — посетовал как-то философ Иммануил Кант. Во всяком случае, не с помощью биологии.
Окружающая среда, созданная человеком, предъявляет мозгу иные требования, нежели среда природная. Обучение в школе — это нечто иное, чем обучение элементарной ориентации в дремучем лесу. Телевидение влияет на наш мозг иначе, нежели впечатления от прогулки на природе. Чтение книг требует других способностей, отличных от способности изготовить ручное рубило. Эти новые требования так велики и оставляют такой глубокий отпечаток, что невозможно себе представить, что они не оказали влияния на нашу наследственность. Тот факт, что этот процесс не улавливается методами современной генетики, еще не означает, что такие изменения не происходят.
Догму о неизменности наследственного материала в 1883 году ввел в науку немецкий биолог Август Вейсман, когда в своем докладе «О наследственности» заявил, что между наследственным материалом и внешней средой отсутствует обмен. Впоследствии стали, напротив, накапливаться данные о том, что наше поведение все-таки может влиять на наследственность. Волшебное слово здесь — «эпигенетика». Речь идет об исследовании тех механизмов, которые следят затем, какая наследственная информация в определенных условиях активируется у данного живого существа, а какая — нет. От этого направления можно ожидать много интересного.
Эволюция — это не математическое руководство и не тетрадь расчетов с формулами, которые природа всегда и безошибочно применяет, это не разработанный генеральным штабом план успешного наступления — это поле случайностей, бессмысленных взаимодействий и арена выступлений способностей и форм, не играющих никакой функциональной роли. Коротко говоря, природа — это не чисто убранный, приведенный в порядок дом, и она не станет таковым от использования какой-то одной, стремящейся все объяснить теории.
Пока эволюционные психологи видят движущую силу эволюции только и исключительно в генах, человеческая культура в нашем современном обществе считается чем-то вспомогательным по отношению к врожденным вожделениям. Самостоятельная
