— Есть звёздочки, — послышался тоненький голосок Аринки. — Много.
— Смотри лучше, — прогудела попадья, — как только увидишь звезду падучую, снимай горшок с травой.
Вечер уже почти погасил зарю, когда скатилась с неба первая звезда.
— Упала, упал-а-а!.. Ой-ой, кто это? — вдруг завизжала Аринка.
— Почудилось тебе что? — встала от стола попадья да застыла с разинутым ртом.
Аринка — с крыльца по стенке, по стенке — спряталась в самый тёмный угол горницы.
А на крыльце появилась маленькая белая фигура. Над головой её светился, переливался рой звёзд. На белом, как мука, лице были видны только огромные тёмные глаза.
— Что… кто… чего… — растерянно-испуганным, дрожащим басом забормотала попадья. — Кто это ты?
Маленькая фигурка в белом оказалась обладателем неземного голоса могучего, гремящего, от которого стены поповского дома задрожали.
— Я пришёл, чтобы взять на небо Парамона! — прогремел голос.
— Господи! — опускаясь на скамью, вздохнула попадья. — Допросился, Парамоша…
— Я жду, Парамон! — вновь зазвучал трубный глас.
Бабка Ульяна взяла светец с лучиной, отправилась в дальнюю комнату, где спал поп. За бабкой крадучись пошла Арина.
Перины и пуховики в опочивальне-были разбросаны, размётаны. Парамона среди них не было.
— Может, его уже забрали на небо? — спросила Аринка, широко раскрытыми глазами глядя на бабку Ульяну.
— Где ты, Парамон? — вновь загремел голос пришельца по всему дому. Послышался удар, вспыхнувшее пламя мгновенно осветило все уголки опочивальни.
— Ой-ой! — завизжала Аринка.
— Молния с неба! — сказала Ульяна.
Поп в длинной холщовой рубахе лежал за сундуком, прикрыв голову подушкой. Видимо, трубный громовой глас привёл его в себя, прогнал опьянение.
— Не хочу я на небо. Скажи, Арина, этому… небесному, что меня дома нет… — захныкал поп.
— Да что ж ты дитё заставляешь врать? — сурово произнесла Ульяна. Сам ведь просился на небо каждый день с утра до ночи, вот теперь и собирайся.
— Голова болит, кружится… — запричитал поп. — Ноги не держат… Не дойду я до неба, дорога велика… Сходи ты за меня, Ульянушка, а?
— Да ведь за тобой пришли, а не за мной, — сказала Ульяна. — Тебе небо честь великую оказыает, а не мне!
— Где же ты? — вновь прогремел голос. — Выходи, Парамон, а то я дом твой спалю небесным огнём!
При этих словах ожила попадья.
— Дом из-за тебя спалят! — крикнула она, врываясь в опочивальню. Одним рывком попадья вытащила попа из-за сундука: — Иди, Парамоша!
В распахнутые двери комнат была хорошо видна белая фигура, стоящая на крыльце.
— Обождите! — сказал поп, не сводя испуганного взгляда с небесного посланца. — Не могу же я идти на небо вот в этом… — Он трясущимися руками показал на холщовую рубашку до пят.
— Ари-и-ина! — загудела попадья. — Дай батюшке всё, что положено.
Поп, оттягивая время, начал медленно одеваться.
— Долго ли ждать тебя? — прогремел трубный глас.
— Он уже идёт, — ответила попадья. — Уже… уже… только не нужно небесного огня! Не палите дом!
— Дом тебе дороже, чем я, — грустно сказал Парамон.
— Я, что ли, просилась на небо? — всплеснула руками попадья. — Сам кашу заварил, сам и расхлёбывай.
— Зачем на небо? — влезая в подрясник, запричитал поп. — Мне житие небесное ни к чему, мне и тут, на земной тверди, хорошо… Может, кто вместо меня пойдёт?
— Я жду, Парамон! — загремел голос. — Идём!
— Да что ко мне он пристал? — вдруг рассердился поп. — Идём да идём! Не хочу!
— Да как же так? — произнесла бабка Ульяна. — Всем райскую жизнь на небе сулишь, а сам в рай и не собираешься? Да ведь если в селе узнают про это, позор большой будет. Верить тебе люди перестанут. В церковь не пойдут.
— Ты, что ли, всем расскажешь? — ощерился Парамон на бабку. — Да кто поверит! Чудо! Скажут — привиделось старой бог знает что. Тебя же и ославят как из ума выжившую!
— Ну, а ежели не мне одной привиделось? — стукнула клюкой об пол Ульяна. — Тогда как?
— Попадья смолчит, а несмышлёнышу Аринке веры нет, — бойко ответил Парамон и покосился в сторону белеющей фигуры.
Но на крыльце уже никого не было.
— Кто смолчит, а кто нет, — сказала бабка Ульяна и громко стукнула клюкой. — Эй, люди, сюда!
Поп, попадья и Аринка удивлённо глазели на входящих в дом Игната, братьев Василия и Демида, деда Данилку.
— Откуда… чего нужно? — растерянно залепетал Парамон и выпучил глаза, как варёный рак.
— Что ж это делается-то! — всплеснула ручками попадья.
— Погиб отец Парамон, как швед под Полтавой! — улыбнулся Игнат, и мохнатые брови его весело зашевелились. — Только и всего!
Братья Демид и Василий остановились у дверной притолоки, а дед Данилка с Игнатом подошли к Парамону поближе.
— Неужто все всё видели? — спросил поп подозрительно.
— Не только видели, но и слышали, — сказал Демид, поглаживая бороду.
— Где ж вы, бесштанники, были? — Парамон принялся мусолить пальцами лоб, и юркие глазки его зашныряли по сторонам, словно два мышонка, в поисках выхода.
— Шагал по улице, слышу — гром и огонь небесный, — по-солдатски чётко доложил Игнат. — Остановился… А они все, — он кивнул на деда и братьев, прежде меня подошли.
— Шли в церковь, ан такое привиделось-прислышалось! — покачал головой дед Данилка. — Хочешь не хочешь, а замрёшь. Ох, как ты, Парамон, бойко от жизни небесной отрекался!
— А кто его ведает, что на том свете-то? — загудела попадья, приходя на помощь попу. — Ты вот, солдат, про небесную жизнь чего знаешь?
— Заглянул я на тот свет, — весело молвил Игнат. — Дело было под Полтавой. Ядро шведское рядом разорвалось — меня так головой в землю воткнуло, что крота в норе задавил. Пока меня оттирали да водой кропили, я на том свете многое увидел. Но ничего для мужика хорошего не усмотрел. Бедность да хворость.
— Вот и я, детки мои, — ощерился улыбкой Парамон, — про то знал… Бедность да хворость, ох-хо… Зачем мне туда? Да и грехи наши тяжки, на небо не пускают!
— Это мы видели-слышали, — закивал головой дед Данилка.
— «Слышали, слышали»! — рассердилась попадья. — Кудакнула курица, а узнала вся улица. Радоваться должны, что батюшка с вами остался!
— Да уж возрадуемся, дай срок, — сказал Игнат, покручивая ус. — Завтра всё село знать будет, а послезавтра — все кулики на болоте. А ты, Парамон, пословицу слыхивал такую: и маленький бугорок телегу опрокидывает?
— Грозишь? — прищурил глаза поп.
— А ты правды боишься? — усмехнулся Игнат.
