скелетика, ставшие от претерпенной ими в печи огромной неземной температуры, достаточно, даже чрезвычайно хрупкими. Последними перебивают череп и вслед за ним шейные позвонки. Легкими длинненькими палочками, какие употребляют и для выхватывания кусков мяса с разгоряченной металлической плиты, передавая друг другу крохотные фрагменты измельченных костей, складывают их в некий сосуд и смиренно уносят домой. Я забыл порасспросить информаторов о фонограмме этого магического события — видимо, тишина нарушаема только возможным дыханием и сопением. В основном же помещение наполняется легким перкуссионным звучанием молоточка и сухого ответного потрескивания разбиваемых косточек. Не знаю, проборматываются ли при том какие-либо заклинательные формулы либо просто:
Спасибо! —
Передайте, пожалуйста! —
Извольте! —
Извините! — и тому подобное.
Или же все происходит при полнейшем почтительнейшем молчании. Забыл я спросить, и как долго продолжается подобная процедура с учетом среднестатистической совокупной длины обрабатываемых костей, их же среднестатистической прочности и обычного умения, натренированности участников (ведь подавляющему большинству с подобным приходится сталкиваться не впервой). Интересны при том, конечно, и возможные переживания души умершего, которая по многим, и европейским в том числе, свидетельствам не покидает места пребывания еще все-таки своей и еще все-таки какой-никакой, но плоти достаточно длительное время. По неизжитой привычке она пытается вступить в контакт с близкими и родственниками. Безутешная мыкается между ними, кричит (по ее представлениям, достаточно громко), пытаясь обратить на себя внимание. Но никто не слышит. Никто! Никто! Господи, никто не слышит! Никто даже не подозревает о ее присутствии, хотя многие и читали про это в книгах, слышали от знающих и испытавших подобное. Душа с сожалением в последний раз с необозримой уже высоты взирает на унылое место ее предыдущего обитания и, раз и навсегда разделавшись с земными иллюзиями, оставляя горемычных продолжать свое штукарское похоронное дело, отлетает в неведомые нам, да и пока еще ей самой края.
Участники подробно перемалывают родные кости, не находя там ничего, не обнаруживая столь справедливо ожидаемой смерти. Не обнаруживая там и человека. Только пустоту. Но немногим удается просто за пустотой отсутствия ожидаемого ощутить мощную и величественную пустоту, все собой склеивающую и объединяющую. А может, как раз и наоборот — все они, подготовленные и утонченно изощренные неувядающей восточной медитативной традицией, как раз сполна и ощущают ее, переговариваясь с нею языком магического перестукивания. Может, именно поэтому они легки и веселы во время похоронной процедуры, повергающей нас в непросветленное отчаяние и безумные иллюзии недостоверных ожиданий.
Да, извиняюсь за перерыв в последовательном и плавном течении повествования. Я как раз вспомнил дополнительно, что существует в любом большом городе, и спешу вам сообщить. Существует еще всевозможные ювелирные магазины, время от времени подвергающиеся ограблению с возможным смертельным исходом для владельцев. Есть многочисленные ремонтные мастерские, ремонтирующие и исправляющие все возможные в этом культурном мире вещи и механизмы — ремонт обуви, ремонт стиральных, швейных и просто машин, ремонт компьютеров и электробритв, ремонт квартир, канализации и водопровода. В общем, ремонт чего угодно. Если что-либо дополнительное придет на ум, то я оставлю за собой право в любой другой момент прервать повествование, чтобы сообщить эти добавочные сведения, совершенно необходимые любому, посещающему любые уголки света. Да, ремонт еще украшений и подъем петель на женских чулках.
К сожалению, по непреуготовленности к подобному погребальному ритуалу я не успел расспросить о множестве других, столь интересных, просто интригующих, только впоследствии пришедших мне на ум вопросов и непроясненных деталей — о чем, например, разговаривают участники подобных церемоний, как взглядывают друг на друга, дотрагиваются ли друг до друга плечом или легкими касаниями рук, закусывают ли и выпивают ли (так как подобное, видимо, длится часами), отлучаются ли в туалет, посматривают ли на часы, отключают ли мобильники (которыми здесь снабжены практически все, разве что не уж совсем мелкие твари, типа мышей и комаров, которые по причине мелкости своего физического размера и мышечной массы не смогли бы справиться с громоздкими для них механическими устройствами)? Не разузнал я также у участников и специалистов, как распределены мужские и женские роли, и распределены ли. Присутствуют ли при этом дети и животные. И вообще, как определяется состав участников подобных церемоний. Попытаюсь выяснить это позднее, преодолевая все же неизживаемую робость и неловкость при расспрашивании о такого рода материях — чувства, столь, однако, несвойственные при подобных делах местному привычному населению.
Как можно понять из вышеизложенного, узнанные мной несколько позднее обстоятельства предыдущего, предшествующего описанной фазе и операциям, пребывания покойника в доме в виде неподвижного пред-похоронного тела, уж и вовсе кажутся обыденными. Родственники, не имея права оставить усопшего в одиночестве, коротают время возле охладевающего тела, попивая чай и играя в карты. Окружаемые в дневные часы бегающими и орущими по всякой и без всякой надобности детишками и различными домашними животными, они попутно успевают заниматься обычными, обыденными домашними делами, отлучаясь поочередно помыть посуду, сготовить обед и тому подобное. Но все в пределах законов и обычаев, нигде не нарушая и не переступая знаемые всеми окружающими незыблемые правила. И очевидно, со стороны, для непривыкшего глаза, если бы подобный здесь случился, все это предстало бы удивительно рассчитанным, размеренным, осмысленным непонятной рациональностью и традицией, исполненным при сем необыкновенной почти красотой и изяществом, наподобие чайной церемонии или храмового действа, и в то же самое время милой человеческой обходительностью и естественностью. То есть все прозрачно и однозначно прочитываемо всеми участниками, соответственно реестру расписанных ролей. Если ты покойник — лежи и терпи. Если близкий родственник — сиди около гроба, а затем измельчай косточки и приноси их в сосуде домой. Потом два месяца исполняй ритуал траура. Если ты еще детишка или же животное — живи. Бегай, но не переступай границы допустимого. Если ты посторонний — живи себе отдельно и по возможности разузнавай у возможных информаторов национально-этнографические детали и тайный смысл этого действа. Но неслышно, исподтишка, чтобы даже расспрашиваемый и отвечающий не подозревал о чем-то недостойном и недозволенном. А ведь выносить наружу подобного рода сокровенное знание, по сути, недостойно и недозволено. Всяк человек и всяка вещь знай свое место, свой порядок и свой обиход. И я его тоже знал. Вернее, по мере сил и осведомленности пытался, благо что не был допускаем к действиям и в места столь сакральные, где ошибка грозит почти непоправимым жизненным и метафизическим ущербом не только тебе самому, но и всем неповинным в том окружающим.
Посему и понятна такая распространенность одного бродячего сюжета, рассказываемого всем визитерам с зачином: «Приятель одного моего приятеля…» Затем следует рассказ, как приятель этого приятеля выбросился с какого-то очень высокого этажа престижного жилого дома. Полиция сразу же отвергла версию самоубийства, так как выбросившийся оказался в ботинках. А какой же японец будет бродить дома в обуви. Или — вариант для мифологизирующих все японское и японцев — какой же японец будет входить в смерть не разувшись? Ну, это-то как раз понятно. Обувь снимается перед любым помещением, оцениваемым более-менее как приватное. В отличие от наших покойников, которых хоронят в специальной обувке, здешние мертвецы уходят на тот свет босые, только в носочках. Предполагает ли подобное — представление японцев о загробном мире как о небольшом приватном помещении? Светелка ли там какая им представляется в воображении и предоставляется по прибытии? Или же темный мрачный, поросший паутиной подвал? Или просто бескачественное многомерное и необъективируемое пространство? Или же тот свет схож с нашим и полон разнообразных, разнокалиберных и разного предназначения помещений? Лучше-таки быть приготовленным самым деликатным и воспитанным образом к возможности маленькой, темненькой, сыренькой, но все же персональной баньки. Конечно, во всем этом есть и
