– Ну самые любимые игры? Оружие? Мяч? Марки? Солдатики? Спички?
– Э-э-э… Это… Паровозики. У меня была солидная коллекция 9-ти миллиметровых железных дорог. Немецкого производства. Рельсы. Вагоны. Локомотивы. Мосты. Тоннели.
– И вы в это играли?
– Да… Я их это… Стыковал рельсы, всякие там стрелки, семафоры. Пульт управления с батарейками… Сделал огромный фанерный стенд… Холмы из пенопласта, деревья… Специальная травка, станционные домики из наборов, перроны, скамейки…
– Об-б-балдеть! Просто об-б-балдеть! Это же невероятно изысканная игрушка! Я сам когда-то мечтал о такой. Но в мои годы это был страшный дефицит… Их привозили из ГДР… Док, вы ее выкинули?
– Кого?
– Коллекцию электрических железных дорог?
– Да нет, что вы! Ее с таким трудом пришлось собирать… Она уже выходила из моды, многие элементы постепенно исчезали из продажи. Но мне – нравилось. И я собирал. Упорно собирал… Рука не поднимается выкинуть…
– Ага… Не выкинули… Док, а вы часто в нее играете?
– Чего? Да я это… некоторым образом вырос… из этого возраста… Я что, ребенок?
– Странно… Очень странно…
– Да что тут странного-то? У каждого возраста свои интересы!
– Пра-а-авда? А я тут сижу, дивлюсь… Как же так… У вас дома такая ценная вещь. Модель симпатичной железной дороги. Нет, доктор, вы определенно больны! У вас дома есть настоящие маленькие паровозики, в которые можно несколько раз за ночь совершенно бесплатно играть! В любое время, без разрешения. А вы этого не делаете…
– Да вы что, больной? Я же…
– Нет, не больной, и мы это уже обсуждали!
– Хорошо! Согласен! Но! Я же сказал уже: у каждого возраста свои интересы! И это – нормально!
– Вот именно, юноша. Вы сами ответили на свой вопрос. У каждого возраста свои интересы. И это нормально. Вы перестали играть в паровозики, а у меня пропал интерес – простите – к влагалищу. Я, конечно, могу в него… влагать, но как-то не чаще одного раза в два месяца, и то, если она, моя благоверная, меня сильно удивит. Когда ты, малыш, наконец повзрослеешь, то со временем поймешь, что на свете есть много других интересных занятий, кроме как… влагать обезумевший член в любую подходящую по размеру дырку. Футбол. Рыбалка. Пиво. Телевизор. Автомобили. Друзья. Внуки. Туризм. Книги. Интересная работа. И даже… расщепление горизонта. Ты меня понял, Док?
Врач долго молчал. А потом поправил шапочку и вдруг раскатисто захохотал:
– Я, кажется, понял. Обойдемся, батя, без простамола. Давайте вашу справку.
Юрий Лопотецкий
Профессионал
Черт меня дернул нанять этого профессионала. И ведь что обидно? Отнюдь не газетное объявление свело меня с ним. «Опытный профессионал решит любые проблемы. Быстро». Напротив, подобные наивности давно не для меня. В наше бандитское время доверять можно только рекомендациям. Рекомендациям серьезных людей. А твердую руку и острый глаз к объявлению не приложишь. Да и вообще, настоящий специалист – штучный товар. Говорили, что он – профессор в своем деле. Работает чисто и виртуозно.
Вот и доверился.
Пока он в прихожей вытряхивал из дорожных сумок инструмент, вся семья сбежалась на него посмотреть.
– Слышь, мужик, звать-то тебя как?
– Вазген Багдасарович.
«Ничего себе, – думаю, – какой Багдасарович мне диван мастырить будет. Эге. Это тебе не “Войну и мир” написать. И не пенициллин изобрести. Даже Витус Иванович Беринг со своим проливом маху дал… На что жизнь потратил? Шел бы диваны изучать. Была бы людям конкретная польза. Диваны! То-о-о-н-кая наука…»
– А товарищ твой?
– Узбек армянину не товарищ. Еще. Вы приглашали уважаемого мастера-профессионала в свой дом, вы называли уважаемого мастера «ты».
– Понял, извините. Так как звать вашего э…
– Узбека?
– Да. Вы что, националист?
– Бог видел – нет. Он, – Вазген Багдасарович отверткой показал на своего спутника, – типа, ученик. Ученик не имеет имя. Не заслужил. Потому просто узбек. Для вас.
Вопреки этой замысловатой дискриминации, взгляд, обращенный на учителя, казался по-собачьи преданным, полным любви и восхищения; однако более проницательный наблюдатель заметил бы и нотки суеверного ужаса, и униженность забитого существа. Кустистые, несмотря на юный возраст ученика, брови, по-азиатски сросшиеся на переносице в нечто единое целое, удивительным образом отражали всю гамму чувств мальчишки, жадно ловившего каждое слово мастера. Радостно изогнутые при покровительственных интонациях в речи хозяина они тревожно ломались на судорожно нахмуренном лбу, являя почти животный страх при малейшем намеке на изгнание из элитного мастер-класса Вазгена Багдасаровича.
– И как же вы его зовете?
– Мы его зовем «Ты».
– Понятно; диван – в той комнате. Проходите.
– Еще. Кушать буду редиску-помидорку. Овощ. Мясу не предлагайте.
– Одна-а-а-ко…
– Зачем «однако»? Доктор мне мясу не разрешал.
– Простите, я не совсем «въехал». Какой доктор? Вы, кажется, пришли диван ремонтировать или что?
– Въехал-приехал-заехал! Вы что, думал такая работа тьфу-плюнуть делается? Еще. Бог видел…
Далее Вазген Багдасарович, преисполненный собственной значимостью, пустился в пространные рассуждения о невероятной сложности ремонтно-восстановительных работ при реставрации диванов. Об ответственности каждой технологической операции, выполняемой в этом, безусловно, уникальном производстве. А также о законах гостеприимства в отношении авторитетного профессионала, постигавшего потом и кровью вершины мастерства на склонах легендарной горы Арарат, как завещали ему деды и прадеды, по наследству от отца к сыну передававшие утраченные ныне секреты.
– Хорошо, я понял. Организуем. Кстати, диван в той комнате.
– Еще. С эта комната, которому я работаю, унести другую лишнюю мебель.
– Изумительно. А для ученика сбегать за лагманом? Если я кумыс не достану, обычное молоко устроит?
– Это … типа шютка? Еще ученик до узбека не отрос. Э, так, сайгак молодой пока. Его хотелки-желалки никто даже не смотрит.
Тут наш сайгак, услышав из уст Багдасарыча магическое слово «ученик», несколько приободрился – слово предполагало стабильность, благополучие и протекцию мастера в обозримом будущем.
– Проходите в комнату. Обсудим цену.
– Э, что цену? Тьфу-плюнуть. Бог видел, когда отцы и деды…
Далее последовала вторая часть саги об исходе Вазгена Багдасаровича с легендарных предгорий седого Арарата, дабы поведать нам, немытым российским лапотникам, о великом и благородном искусстве творения диванов. И, понимая всю серость хамоватого Саратова, совершенно недостойно расположившегося по божьему недосмотру на берегах, несомненно, великой реки, он прощает мое неуважение к законам гостеприимства и постарается сделать вид, что не заметил «гастрита», как он выразился, в моих речах.
– Простите, Вазген Багдасарович, я все понял. Диван, если не возражаете, – в той комнате.
