словно маленькие ручные пушки. Тысячами гибли солдаты, устилая поле сражения мертвыми окровавленными телами.
…Летела стальная птица, у нее из брюха высыпались черные цилиндры, превращая землю внизу в огненный ад.
…Бежали и умирали мирные люди от белого дыма, ползущего по городу. Мужчины, женщины, старики, дети – дым не щадил никого, и улицы города наполнялись задыхающимися и умирающими людьми.
…Посреди города вспухал огромным огненным грибом взрыв. Сгорали дома и люди. Невидимая рука разрушала, сминала здания, превращая в руины цветущий город.
Меня едва не стошнило, как тогда, когда я стоял возле павших от моей руки гоблинов.
Которых никогда не было…
– Таким мог бы вскоре стать наш мир, не начни мы его менять, – произнес Наставник.
– Последние вспышки агрессии наблюдаются все реже и реже, – продолжил он. – Хотя, чего уж проще – ответить злом на зло, местью на месть. Убили твоего сына – убей сына врага, его самого и всю его семью. Ведь это так легко. Но труднее всего – остановиться первому и прекратить череду убийств. Тогда, десять лет назад, твой отец и старший брат провели рейд к гоблинам, в результате которого погиб сын вождя зеленокожих. И гоблины пришли мстить… Но ты остался жив. Вождь гоблинов пощадил тебя. Первый маленький шаг на пути к примирению. И тогда твоя мать отдала тебя к нам, потому что так надо было поступить. «Академия рыцарства Пятого королевства», как красиво звучит название… На самом деле, можешь называть это психиатрической лечебницей для людей с нарушенной войной психикой. Здесь учились все, кто не смог бы в реальной жизни противостоять свой ярости и агрессии. Все, в ком клокотало чувство мести. Выпусти вас в мир, и он снова захлебнулся бы в крови и жестокости. И вы бы убивали с чувством праведного подвига в душе. Сегодня ты смог понять, что убийства не имеют ничего общего с подвигом.
Я молчал.
– Добро пожаловать в новый мир, юный рыцарь Пятого королевства, – произнес Наставник.
И улыбнулся.
В моей голове крутился назойливый вопрос.
– А Мил… Милброк тоже, да? Он никогда не рассказывал…
– Да, его семья вела непримиримую борьбу с троллями. Кровавую борьбу. Он, как и ты, – тоже последний в роду.
– Он жив? – быстро спросил я.
– Жив, жив, – рассмеялся Наставник. – Сейчас в своем воображении сидит с троллем и пьет пиво. Вскоре пойду его появление в новый мир принимать. Только, боюсь, голова у него будет болеть по- настоящему после такого количества выпитого.
– А принцесса? – спросил я.
– Какая принцесса?
– Та, чей портрет вы мне дали на экзамен.
– Не знаю, – искренне ответил Наставник. – Я взял копию первого попавшегося портрета художника Борхата, что из Первого королевства. Просто красивая девушка.
И Наставник направился к двери.
– Наставник, а экзамен все прошли? А если кто-то не смог отказаться от мести?
Наставник на миг остановился.
– Тогда эти люди навсегда остаются в виртуальном мире. У нас нет другого выхода. Они обречены на вечную войну сами с собой.
– Кто? – быстро спросил я. – Кто остался?
– Конрад Болотный, – ответил Наставник.
Мое сердце сжало отчаянье.
– Его род, как и твой, воевал с гоблинами. И Конрад не смог остановиться.
– Как его можно спасти, скажите?
– Боюсь, что уже никак, – покачал головой Наставник.
– Но вдруг у кого-то получится его переубедить? Я хочу отправиться в его экзамен и вытащить… Я очень хочу его вернуть.
– Да? – Наставник вернулся, сел на стул и пристально посмотрел на меня.
Мне показалось, что в его взгляде промелькнуло уважение.
– Ну что ж, это твое право. Я могу тебе помочь. Идем со мной.
Я последовал за Наставником. Конрад, мой враг и мой друг, я вытащу тебя из твоего собственного кошмара. А иначе как же я еще скрещу с тобой мечи в спортзале?
А потом я обязательно разыщу художника в Первом королевстве и узнаю, кто эта девушка, чей портрет я буду носить с собой все время, пока ее не найду.
Даниэль Васильев
Оруженосец
Сеньоры, я молю пресвятую Деву Марию о благополучии вашем, здоровье и достатке. Да снизойдет на вас благодать ее, сеньоры, и поведет за собой через тернии бытия нашего грешного прямиком в райские сады. Садитесь, сеньоры, наливайте текилу…
Ах, простите, ну конечно же, всему свое время, райские сады от вас не убегут, а поторапливать Господа нашего, вымаливая освобождения от земной юдоли, грешно сугубо. Всем воздастся, сеньоры, всем и каждому. А пока сеньоры скучают на грешной земле, не торопясь ее покидать, позвольте мне развлечь их своей повестью. Повестью о маленьком оруженосце, о настоящем, Санта Мария, оруженосце, каких уже лет двести нет на свете!
Меня зовут Кнаппе. Я состою на службе у настоящего рыцаря – сэра Хуан- Родриге Бермундеса, пусть слава о подвигах его разнесется по всему свету! И не смотрите на то, что мне всего девять лет, сеньор Бермундес увидел силу духа моего и чистоту помыслов, признав достойным носить его оружие и сопровождать в героических походах. Этого ли не достаточно? Мне – так вполне. И я горд своим господином и рад судьбе, связавшей нас.
А ведь еще совсем недавно я думал, что жизнь моя совершенно никчемна, что разгневал я Господа своим плебейским происхождением, светлой кожей и грехами отца. И потому Он забрал к себе маму, взяв ее жизнь как залог искупления наших с папой грехов.
Вообще-то мы были тут, на святой пуэрториканской земле, чужими. Родители покинули варварскую Германию, не иначе Дева Мария внушила им эту спасительную мысль еще до моего рождения. Только- только связав себя узами брака, они направили свои стопы в Сан-Хуан, так что на свет я появился уже в лучах благодати истинной веры и в теплоте Его любви.
Испытания на стойкость духа и силу веры Господь послал мне очень рано, еще и шести лет не было малышу Кнаппе, когда умерла мама. Я очень любил маму, она была хорошая, хоть и европейка. Все белокожие ущербны, это я понял совсем маленьким – соседские мальчишки и их мамы внушали мне эту мысль каждый раз, стоило появиться во дворе. Но мама была хорошая. Думаю, она честно служит там, на небесах, искупая наши прегрешения. Может быть, Господь даже наделил ее в посмертии смуглой кожей, черными волосами и отправил в рай. Я на это очень надеюсь, потому что продолжаю любить маму!
Папу я тоже люблю. Наверное. Но он так и не смог простить маминой смерти ни себе, ни мне, ни Господу. Он не посещал церковь даже по воскресеньям, не исповедовался, много пил и часто меня бил:
– Ах ты, гаденыш! Опять шляешься где-то, шпанье! Вот тебе!
– Уу-ммм!
– Сам уже черным стал, думкопф, как дружки твой чернозадые… получай!
– Ай!
Я смиренно принимал все его удары. Это ведь такая мелочь в сравнении с маминой кончиной. Я терпел и даже почти не кричал, хотя было больно. И еще, у меня совсем не осталось желания жить, смотреть в будущее и видеть там надежду. Только крепкая вера и осознание того, что лишь Господь властен над жизнью моей, да еще проповеди падре Франческо питали душу мою, удерживая ее в объятьях грешной земной жизни.
