преподаватели, из их же среды, приготовлены воспитанием в университетах, и преподавание всех предметов ведется на русском языке. Нас встретил у дома старшины оркестр духовой, из них же составленный, музыкою, и свой хор прекрасно пел по-русски: Боже царя храни. Эта колония оставляет самое приятное впечатление.
Кн. Дондуков выехал отсюда 10 числа и отправился на месяц в объезд по Терской и Кубанской области. Здесь я познакомился с начальн. Терской области ген. Юрковским, с ставропольским — Зиссерманом, и с черноморским — Никифораки. Всех их вообще хвалят. Напротив того, слышны дурные вести о карском губернаторе Томиче; конечно, я не упомянул бы об этих вестях и слухах, если бы с Томичем не случился на днях скандал, после которого едва ли можно ему оставаться. Пишут мне из Тифлиса: «Здесь все внимание поглощено дуэлью карского губернатора с инспектором карского училища из-за жены последнего. Инспектор дал губернатору пощечину на акте в женском училище, где жена инспектора — начальница».
Не взыщите. Ваше Величество, за длинное письмо. Молю Бога, да хранит Вас невредимо со всем Вашим домом.
Вашего Императорского Величества вернопреданный
Позволяю себе еще беспокоить Ваше Императорское Величество словом о сахарном деле.
Каждый день приносит мне новые свидетельства о том, какое волнение в умах возбуждено этим делом во всей России. Все ждут, чем оно разрешится, в виду происшедшего разногласия. Не ошибусь, если скажу, что победа большинства произведет тяжкое впечатление. Общее мнение таково, что нынешняя попытка нормировки есть не что иное, как искусный план, составленный в пользу спекуляции на сахар, искусно проведенный при двукратном обсуждении дела.
Я лично не имею сомнения в том, что это дело настроенное и есть последнее звено в ряду неоднократных попыток направить все законодательство о сахаре в пользу крупных заводчиков. Первая из этих попыток была на моей памяти, в 1872 году, расстроена Чевкиным в департ. экономии, куда эти дела прежде направлялись и в то время собраны были для разъяснения дела ценные исследования, которые теперь не были в виду комитета министров.
Дело это имеет в моих глазах еще и другое важное нравственное значение.
Если в комитете министров составилось такое большинство, это надо приписать исключительно тому решительному влиянию, которое приобрел Абаза и на министра финансов, и на Сельского, и на Островского, и на Рейтерна, и на других членов, не имеющих возможности вникнуть в дело, но уступающих господственному тону Абазы в речах его. Я знаю двух или трех, которые накануне заседания решительно протестовали против нормировки, а в заседании пошли за большинством.
Но Абаза в самом департаменте экономии, где он председательствует, господствует почти без возражений. Своих противников, возражающих ему, он подавляет так бесцеремонно, что это становится тяжело для многих, а для дел решительно вредно. По множеству дел, которые д-т экономии рассматривает в соединенном присутствии с д-том законов, председательствует тоже Абаза и с тем же деспотизмом проводит, что ему угодно. Некоторые члены Госуд. Совета так возмущены этим, что уклоняются от участия в прениях. Такое преобладание Абазы — особливо в важнейших финансовых мерах — отзывается очень вредно.
Если теперь он выйдет победителем из этого дела, влияние его, несомненно, усилится, и в этом не будет ничего хорошего для дел Государственного Совета, который и без того оскудел крепкими силами.
Простите, Ваше Величество, если эти строки покажутся Вам неуместным вмешательством. Но дело представляется мне важным. Финансы — такое больное место в нашем государственном управлении, и всякая ошибка в финансовой политике влечет за собой такие гибельные последствия, что невозможно оставаться в спокойном ожидании, что будет дальше.
При множестве бумаг, поступающих на рассмотрение Вашего Величества, я лишь изредка позволяю себе представлять на воззрение Ваше сведения о важных и любопытных явлениях церковного быта, хотя их очень много.
Почитаю нелишним обратить внимание Вашего Величества на письмо архимандрита Соловецкого монастыря Мелетия, на днях полученное мною. Дело идет об учреждении очень важном для Мурманского, совершенно пустынного и забытого края, — о восстановлении древнего Печенегского монастыря св. Трифона (которого память и до сих пор чтится лопарями). Для этого дела, о котором давно стараются и просят местные жители, собрано до 30 000 руб. добровольных пожертвований. Но оно не двигалось, пока синод не решился отдать его на попечение Соловецкого монастыря. Слава Богу, летом положено ему начало, как описано в прилагаемом письме. Кроме этого донесения, я имею еще интересные сообщения о том же от нового нашего консула в Финмаркене, Островского, очень усердного и знающего край человека.
Достойно примечания то, что писано здесь о древней церкви Бориса и Глеба, на самой границе с Норвегией, в так назыв. Пазрецком погосте лопарском, в углу, отрезанном и от Мурмана и от всей остальной России. Здесь, в совершенной глуши и пустынности, один достойный священник, о. Щеколдин, посреди нищеты и скудости всякого рода, один сеет и поддерживает первоначальную культуру и религиозное чувство в лопарском населении. Этот священник открывает теперь у себя приходскую школу, в чем стараемся помочь ему. Чтобы оценить энергию такого скромного деяния, надо сравнить его с норвежскими соседями. В 10 верстах от него, через границу, живет в прекрасном казенном доме пастор, получающий 3200 крон (около 1700 р.) и даровые разъезды, доктор, с жалованием в 2600 крон, и шесть школ, в коих учителя получают 24 кроны в неделю. Щеколдин получает 700 р. бумажками и псаломщик его — 300 рублей.
Смею утруждать внимание Вашего Императорского Величества делом, имеющим первостепенную важность для России, особливо в нынешнее трудное время.
Это — постоянное, изо дня в день, беспримерное колебание нашего курса и нынешнее беспримерное его падение.
Покуда мы не освободимся от этого бедствия, мы бессильны и принуждены терпеть обессиление всех производительных сил государства, подчиняясь какой-то таинственной силе, управляющей извне ценностью наших денег. И это крайне позорно для нас, потому что с нами только происходит. Стыдно подумать, что в маленьких государствах, — в Сербии, в Румынии, — монетная единица держит свою нарицательную цену, а наш рубль падает в цене по мановению берлинской биржи, без всякой рациональной причины. Стыдно подумать, что Австрия, имеющая самые жалкие и расстроенные финансы, дает нынче едва не один гульден за рубль Российской империи, коей финансовое положение неизмеримо прочнее и выше австрийского. В то же время процентные наши бумаги держатся в высокой цене. Но ценностью нашего рубля играет в свою пользу бессовестно какая-то внешняя сила, причиняя нам ежегодную потерю свыше полутора миллиона, так что за весь период времени колебания курса мы отдали иностранным банкирам даром свыше двух миллиардов рублей!
С этим положением невозможно примириться. В случае войны оно грозит нам страшными затруднениями. Мы попали в кабалу берлинской биржи, — и, кроме ее, все остальные пути нам закрыты. В Англии, во Франции капиталы ропщут, что мимо Берлина нельзя иметь прямого дела с нами.
Что за причина этого явления? Неужели нет нам средства прекратить зло и восстановить ценность наших денег непоколебимо?
Немудрено, что эти вопросы волнуют душу каждого патриота русского. В последние годы особенно я предлагал их многим. Признаюсь, что ответы наших государственных людей не удовлетворяли меня: они были основаны на отвлеченной книжной теории, которая казалась мне не имеющей смысла в применении к России. Из нее все-таки не мог я понять, какие могут быть действительные, рациональные, внутренние
