Нужно было видеть лицо коменданта, когда старший патруля доложил ему о произошедшем а Зильберман показал своё удостоверение и представил меня! Да-а-а. Шок — это по нашему!
— Тофарищ кхапфитан. И щасто у фас тахое 'феселье' бойцсы устрхаивают? — оставшись на едине с комендантом спросил Зильберман, который из-за разбитых носа и губ говорил с забавным 'акцентом'.
— Да вы что?! — капитан, выполнявший обязанности военного коменданта аж задохнулся от возмущения — Первый раз такое! Нет! Я понимаю, всякое бывает. Были случаи мародёрства, убийство было, по пьяной лавочке. Но ТАКОГО ни разу! Поверьте товарищи, подобного я и представить не мог. Чтобы красноармейцы напали на командиров, да ещё и на сотрудников органов! Не могу поверить до сих пор.
— Вщё быфает ф пферфые — добавил я глубокомысленно — Этих 'орлоф' нушно фсерьёс колоть. Мало ли? Пферетайте их в местхное НКВД. Пфусть пфорапфотают.
— Хорошо, товарищ старший лейтенант, передадим, — капитан обречённо вздохнул, — Добавили, уроды пьяные, головной боли. — И выдал такую матерную конструкцию, что я аж заслушался! Блин, вот бы ТАК уметь! Это ж искусство настоящее — ТАК уметь ругаться!
Наконец закончив дела в комендатуре, причём пришлось исписать не один лист бумаги, мы оказались на улице. Переглянувшись, мы, не сговариваясь, заржали. Уж больно смешная рожа была у Яшки! Видимо я выглядел не лучше. Иначе от чего Зильберман бы так ржал, косясь на мою физиономию?! Успокоился первым Яша:
— Ну фто, тофариш старший лейфенант, — попытался съехидничать он, — Фродолшим знахомстфо с хородом? Фремя ещё есть.
— Да ну ехо в садницу, этот хород! Пфошли кх нам. Щас только роши болят, а фдрух ещё нархфёмся? Да и Мехлису долхшить нущно, — я вздохнул, представив его реакцию, — Хощё щто фыпфить не усьпели. А то…
— Да, — Зильберман стал серьёзным, — Мохли пфотумать фто мы финофаты. Мол, пфяные чекисты спфрофасырофали крафноармейсев…
— Латно, Яф, фто уф феферь пфотелаеш? Пфофли фкорей к нам, а то 'допфрые люти' Льфу Сахарычу такохго напфоют!
Мехлиса на месте не было, поэтому пошли в свою комнату, попросив дежурного сообщить о прибытии началь-ства и прислать нам медика. А то плоховастенько что-то стало. Подташнивает и вообще…
Пришедший вскорости пожилой фельдшер только руками всплеснул увидев нашу красоту и сразу взял нас в оборот. Быстро удалил остатки Яшиных резцов, он взялся за наши 'клювы'. Больно, блин! В глазах аж искры летают, но дядька туго дело знает. У Яши кровь быстро остановилась, а у меня — ни в какую! Вроде бы всё, прекратилось кровотечение, так нет! Опять бежит! Пришлось опять вату совать, иначе ни как. Когда дядька уже собирался уходить, в комнату залетел Лев Захарович. Было видно, что он в курсе наших 'приключений', поэтому, как только фельдшер вышел в коридор, приказал:
— Рассказывайте! Сначала Стасов.
Выслушав нашу историю в двух вариантах 'исполнения', он задумчиво побарабанил пальцами по спинке кровати, на которой сидел и подытожил:
— Понятно. Значит так. Сегодня отлежитесь. Толку от вас сейчас, — он внимательно посмотрел на наши лица и махнул рукой, — Немного толка. Я сейчас на передовую, нужно посмотреть в живую, как там обстановка. А завтра займёмся любителями выпить и помахать ногами. Очень мне не нравится происходящее и не только в вас дело.
— Товарищ комиссар, но комендант сказал, что такое впервые!
— Комендант многого не знает, — Мехлис раздражённо фыркнул, — Но подобное уже происходило, правда не здесь. Ладно. С этим пока всё. Отлёживайтесь а я поехал.
Посмотрев на закрывшуюся за Мехлисом дверь, мы переглянулись и выполнили приказ — завалились спать.
Глава 26
Проснулся я от сильного удара по многострадальному лицу и грохота. Открыв глаза, обнаружил себя лежащим на полу рядом с перевёрнутой кроватью. Неподалёку матерился Зильберман, безуспешно выпутываясь из одеяла. На улице, не переставая, гремели взрывы и ревел запоздалый сигнал воздушной тревоги. Судя по начавшему светлеть небу, было уже утро. Придя, наконец, в себя, помог Яше выпутаться из одеяла и начал лихорадочно одеваться. Выспаться уже явно не получится! Да и с выбитым окном это сделать проблематично, учитывая мороз, стоявший все эти дни. Справившись с непослушной одеждой, мы выскочили в коридор и обалдели, большей части здания, в котором нас разместили, просто не было! В пяти шагах от нас коридор прерывался и начиналось дикое нагромождение из кирпича, досок и какого-то железа. Видимо, одна из бомб, разрушила большую часть дома и только чудом можно объяснить то, что он не развалился весь. Не обращая внимания на возможную опасность, я кинулся к развалинам. В голове была только одна мысль — 'Мехлис жив. Его не было'. Она крутилась без конца, будто я сам себя уговариваю в этом. Откидывая в сторону обломки досок и кирпичи, я сбил в кровь руки, но продолжал копать. Рядом, что- то глухо рыча, рылся Зильберман.
— Эй! Вы что там делаете?! Почему не в убежище?
Раздавшийся крик заставил меня прекратить раскопки и обернуться. Кричал дежурный, хорошо знакомый лейтенант — связист из нашей группы.
— Наши, кто не уехал с Мехлисом, все в подвале школы, вон там, — он махнул рукой, показывая направление, — А меня отправили проверить, не остался ли кто в здании. Сержант, которого я отправлял вас разбудить, пропал. Я думал вы вместе ушли куда-то, а оказывается…
Разведя руками, летёха уставился на нас. Вздрагивая и пригибаясь, он то смотрел на нас, то оглядывался на гремевшие взрывы. Матюгнувшись, мы кинулись к нему.
— Веди, Сусанин! — настроение было поганым, — Только быстрее, мёрзнуть не хочется больше!
Через пять минут, мы сидели в подвале школы, переоборудованном в бомбоубежище. Правда мне плохо представлялось — от какой бомбы может он защитить? Разве что психологически проще, чувствуешь себя хоть как-то защищённым. Время от времени, бомбы падали совсем близко и тогда, с потолка, сыпалась какая-то пыль и грязь а земля ходила ходуном. В такие минуты трудно было даже сидеть, не то что стоять. Наконец налёт прекратился и раздалась команда об отбое воздушной тревоги. Выйдя из подвала мы окаменели. Города не было! Были сплошные горящие развалины, а уцелевшие здания казались исключениями на фоне этой разрухи. Если честно, то я растерялся. Стоял и молча смотрел, как горят развалины домов, как, крича, бегают люди, как кто-то кого-то тащит. Из ступора меня вывел женский крик, раздавшийся от ближайших развалин, бывших небольшим домиком.
— Товарищи! Помогите! В подвале детей завалило! — кричала молодая женщина, вся измазанная кирпичной пылью и сажей, — Я точно знаю, что они там!
Кинувшись к ней, мы лихорадочно начали разбирать развалины. Примерно через полчаса, мы докопались до пола и нашли люк в подвал. К счастью, всё обошлось! Как только мы смогли открыть люк, из него раздался дружный плач и, чей-то дрожащий голосок, гордо заявил:
— Я же говорил вам, шмакодявки, что всё будет хорошо! А вы разревелись! — и шмыгнул носом.
Спустившиеся вниз бойцы достали из подвала пятерых детишек. Трёх девочек, лет пяти — шести и двух мальчишек немного постарше. Один из них всё повторял: 'Я вам говорил! Я вам говорил!'. А оказавшись на улице и оглядевшись, кинулся к позвавшей нас женщине, уткнулся ей носом в живот и, в голос, разревелся. Видимо он всё это время жутко боялся, но успокаивал младших, а теперь расслабился. Помимо пожаров, очень напрягала возникшая канонада на северо-востоке. Похоже, что совсем неподалёку начался серьёзный бой. Пока я прислушивался к стрельбе, увидел подъезжающие знакомые машины. Приехал Мехлис и грузовик с бойцами, которые сразу бросились помогать с разбором развалин ближайших домов. Вышедший из «эмки» Мехлис огляделся и направился к нам. Попытавшись привести себя в порядок, я, плюнув, бросил безнадёжное дело и, остановившись перед Львом Захаровичем, коротко доложил ему о произошедшем. Хмуро выслушав доклад, Мехлис снова огляделся и устало сказал:
— Садитесь ко мне в машину. Срочно едем в штаб дивизии, немцы прорвали фронт восточнее города,
