Бортинженер Жужелицын с мощным сюсюканьем уже делал искусственное дыхание хомячку Парсеку. Кто-то нравоучительно тыкал Форсажа мордой в ободранные переборки, приговаривая: «Кто это сделал? Кто?» Форсаж презрительно морщил нос. Юмор, размахивая просторными ушами, с лаем носился под ногами.
«Господи, — растроганно думал капитан Шкворень, наматывая на вилку макаронину, — как я люблю этих ребят. Умных, смелых, красивых, добрых и не очень, недалеких, простоватых, придурковатых, идиотов, гениев. Людей».
Стажер Матюхин надел субтельник, затем надел собственно скафандр, надвинул шлемак, зафиксировал шишак шлемака. Проверил средства коммуникации и визуализации. С коммуникацией было все в порядке, а вот картинка на экранчике его озадачила. Наконец он вспомнил, что дополнительная видеокамера располагается там, где у людей не бывает глаз.
Это было его первое настоящее задание, которое требовалось выполнить вне тренажера. Презирая себя за сентиментальность, он прошептал, вытянув кайло для сбора образцов вдоль коридора:
— К звездам!
В идиотском сиреневом скафандре с «третьим глазом» на заду, с рюкзаком на спине и угрожающе выставленным кайлом стажер вихрем мчался по коридорам.
«Ну кто так строит», — думал Матюхин, озираясь. Он тут же споткнулся о разбросанные там и сям вакуум-гифы, проехался по невесть откуда взявшемуся на пандусе льду и влетел в ангар. Не останавливаясь, он поднялся и побежал вдоль рядов замершей техники. Не нравились ему эти новые катера. По душе больше были старые малютки типа «Чуня» с крошечным фотонным отражателем диаметром восемнадцать метров двадцать сантиметров. Матюхин невольно притормозил и остановился перед мощным планетарным шторм-катером «Шизоранг». Походило сие чудо на посудину и в народе загадочно именовалось жбанолетом. В свое время Матюхин достал Гения Переделкина, изводя того желанием понять термин «жбан». Гений, оторванный от творческих словоизысканий, в сердцах провел глубочайшее исследование и вскоре Матюхин был удовлетворен. Объяснение он нашел в каюте и с час просидел над ним как Гамлет с черепом, или как майор Ковалев над челюстью.
Это был пугающе огромный жбан с инвентарным номерком. Рядом лежала записка: «Мотя! Это — жбан. Отнеси его в ангар и сравни с «Шизорангом». С приветом. Гений».
Горловина посудины зияла бездонной чернотой. Стажер из робости слабо крикнул в нее и отшатнулся от утробного рыка в ответ. Кряхтя, он отволок жбан в ангар и, ругая свою интеллигентскую вылазку, свой, простите, галилеев комплекс, допоздна ползал по «Шизорангу», сравнивая. Однако инвентарный номерок на нем так и не обнаружил.
Матюхин сбросил в узкий люк рюкзак и, обняв кайло, прыгнул следом. Он уже устраивался в лужементе, когда сверху, вдавив голову его в плечи, грохнулся рюкзак. Матюхин изумился и вышвырнул его назад. Ему всегда хватало одного рюкзака. Он задраил люк.
— С богом, — сказал он. Плюнул через плечо на альтиметр, постучал по дереву и стартовал.
В чреве катера раздались ужасные звуки (Матюхин поежился), потом «Шизоранг» заржал и полетел рысью.
Принцип движения «жбанолета» Матюхин представлял себе хорошо, особенно хорошо мог изобразить это звуками. Что он и сделал однажды в бане звездолета. В пелене пара на миг повисла тишина, затем раздался хор крепких ругательств и плотная очередь звуков выстреливающих катапульт — видимо, парившиеся асы-звездолетчики по звукам решили, что двигатель пошел вразнос и сочли за благо как можно скорее унести ноги. В суете Недолея сбили с ног, он рухнул в чью-то лохань и в ней съехал с пандуса к ротопульту, едва не свалившись в атриум. Когда пар рассеялся, Недолей обнаружил, что зал бани пуст, а пол усеян многоцветными мочалками. Озадаченный таким поворотом Матюхин хотел было вылезти из лохани, чтобы во всем разобраться, но тут выключили гравитацию… Вид проносящегося с бесконечным криком вдоль главного коридора голого стажера Матюхина в лохани с роскошным водопенным хвостом, его круглые глаза стали фирменной видеозаставкой блока корабельных новостей, передаваемых на Землю.
Катер завис над Синяком, сделал типовой разворот и вдруг, как вязанка дров, упал на сто мегаметров.
Матюхин кряхтя вылез из машины и опустил черный светофильтр. Все было так, как рассказывал капитан. Синяя поверхность грохотала под подошвами скафандра. Тонны тишины лежали на этой планетке, спекшейся как ядро. Кряхтя, Матюхин уселся на «третий глаз» и задействовал экспресс-лабораторию. Хотя было ясно даже и ежу, что никакого алямезона здесь нет. Он скучающе огляделся. На всякий случай он заглянул в окошечко походной лаборатории. Ежик, натасканный на изотопы алямезона, спал, свернувшись шариком, и, так сказать, не ловил мышей.
— Спит, колючая задница, — ласково проворчал Матюхин.
Вздохнув, он побродил вокруг «Шизоранга», ударами ботинка проверил катафоты, побросал в экспедиционный ящик несколько тонн образцов и вскоре стартовал. «Приключение, конечно, — кряхтя и зевая думал он, — хотя все равно рутина». Он заложил вираж. Одиночество и близость к звездам настроили на философский лад: «Зачем нам нужны эти звездные скопления, туманности? Стоит ли ковыряться в дружной чете хора светил? Быть может, истина — это коньячок и сигаретка в кресле-качалке? «Когда люди, кряхтя, узнают, что движет мирами, Сфинкс, кряхтя и кашляя, засмеется, и все живое на Земле накроется медным тазом». Кстати, а где мой рюкзак?» Матюхин начал озираться. Рюкзака нигде не было. Вот это приключение! Стажер уже начал представлять, как на Синяке его рюкзак подберет высокоразвитая цивилизация и по содержимому рассчитает выдающийся интеллектуальный уровень землян. Как владельца рюкзака, его наверняка выберут парламентером в грандиозном контакте двух галактических рас… Матюхин почувствовал, что краснеет: «А не оставил ли я в рюкзаке свежий «Пентхауз»?»
Катер влетел в армогидродемпфирующий створ «Ильи Муромца». Матюхин вылез из горловины люка. Рюкзак валялся на пандусе. Стажер с облегчением вздохнул.
Мужественно дрожа, Матюхин вошел с докладом к капитану. Капитан ждал его и тоже волновался. А когда он волновался, то всегда что-нибудь теребил в руках. Вот и сейчас в его пальцах нервно кувыркалась каменная монетка с дыркой посередине, вытесанная неизвестными клептоманами с Фиджи.
— Ка-ка…пи-пи…та-тан, — заикаясь и страшно волнуясь начал Матюхин. — Ко-ко… со-со… же-же… ле-ле, — он покачал головой и развел руками, будучи не в силах сказать что-либо еще. Он написал в блокноте: «Топлива нет. Матюхин». Подумал, и приписал восклицательный знак.
Капитан выхватил записку и до макушки налился темной венозной кровью:
— Крайцхагельдоннерветтернохайнмаль!!!
Матюхин зажмурился. Ему показалось, что капитан сейчас запустит в него огурцом или просто шарахнет видеофоном. Однако кэп взял себя в руки. Но у него тут же отвисла челюсть.
— Что это у вас? — сипло спросил он. — Где вы подцепили эту мерзость?
— Ка-ка… ку-ку мерзость? — закрутился на месте Матюхин, осматриваясь.
— Да стойте вы, не вертитесь! — гаркнул капитан и так резко подскочил к Матюхину, что нос его едва не оказался в зубах стажера, и хищно схватил что-то с воротника.
— Как к вам попала эта муха?
Капитан пристально смотрел в лицо стажеру. Зрачки его жутко сужались и расширялись. Души человеческой не было в этом взгляде.
— Какая муха? — пролепетал стажер в ужасе, мелко крестясь.
— У вас что — нет биобаррикады? Или вы не приняли «амебу жизни»? Почему к вам липнут мухи?
Капитан держал в руках муху, монету с дыркой, пятился, доставал бластер и набирал номер Альбертаса Пыжаса. Матюхин дернулся.
— Вы стойте где стоите! — рявкнул капитан. Вороненый ствол никелированного бластера плясал в его руке. — Черт, — ругался капитан, — что за номера у них там на третьей палубе?! Три-два-два? Или два- три-три?
— Медиколога в рубку! — дозвонился он наконец.
— Минуточку, капитан, — обиженно отозвался видеофон. — Я сейчас занят. Я тут…
— Срочно, черт побери!!! — заорал капитан, размахивая бластером, словно комиссар маузером.
