свое бледное лицо. – Впрочем, Катерина Сергеевна давно приметила, что ты хищник. И хоть ты, Евгений, в европейское платье переоделся, да суть прежняя осталась.
– Занятная наблюдательность. – Васильев ухмыльнулся. – Как, кстати, Катерина Сергеевна поживает?
– Спит Катерина, что с ней станется. И ты знай, мы от нее в тайне все держим. Смотри, Евгений, не проговорись.
– Буду нем, как могила. А что же… – Васильев оборвал себя на полуслове.
Аркадий, знавший, о ком заговорил его собеседник, ожидал продолжения, но тот молчал. Они постояли немного в тишине, затем Васильев легко откашлялся.
– Я, Аркадий, пожалуй, прогуляюсь. – Он сошел с крыльца и скрылся в темных аллеях.
Ночная прогулка среди садовых скульптур, белыми силуэтами указывающих ему дорогу по посыпанным гравием тропинкам, сняла дорожную усталость. Васильев подумал, что начало переговоров он провалил безоговорочно и бездарно. Не следовало так увлекаться обсуждением пустякового вопроса.
Размышляя о переговорной тактике, он незаметно для себя забрался в самые глубины сада. Послышалось тихое шевеление трав, и на тропу прямо перед Васильевым выпрыгнула крупная лягушка. Прежняя жажда опытов давно уступила место жажде иного рода. Знать не хотелось, требовалось действовать. Он ловко шагнул вперед и придавил лягушку сапогом. Почувствовал ногой дрожание твари и надавил сильнее. Давил, пока оно не прекратилось. Затем Васильев вернулся в дом и крепко заснул.
Он проснулся вечером, бодрый и посвежевший. Наскоро перекусив с помощью Петра, Васильев прошел в зал, где уже хозяйничал Николай Петрович. Прежде он не уделил месту встречи внимания и теперь решил осмотреться. Заметно было, что просторное помещение совсем недавно приводили в порядок: полы свежевыкрашенны, высокие потолки ладно побелены. Стоящая вдоль стен мебель большей частью была старинной, но не ветхой. А несколько стульев и пару кресел явно поставили специально к приезду гостей. Должно быть, Николай Петрович занялся приготовлениями сразу после того, как английское и российское общества согласовали дату и место встречи и кандидатуру посланника.
Васильев подошел к книжному шкафу, надеясь узнать что-то новое о хозяевах дома. На полках преобладала русская периодика. В ожидании собеседников он наугад пролистал несколько книг.
За спиной деликатно кашлянули. Николай Петрович просил обождать еще несколько минут: у Федора Кузьмича возникла насущная потребность наскоро переговорить с Павлом Петровичем, причем обязательно в уединении.
– Вот вы умные книги читаете. – Васильев потряс в руках дряхлое издание Вольного экономического общества. – Господина Нартова статья о посеве леса вся в карандашных пометках. А результат где? Где посадки? Ни деревьев, ни леса не вижу.
Он для убедительности махнул рукой в сторону окна, где место леса занимали широко раскинувшиеся луга.
– Очень красноречиво. Давно известно, что в России знаниям, намерениям и действиям трудно свести знакомство друг с другом.
– Помилуйте, Евгений! – горячо запротестовал хозяин имения. – Вы же понимаете, что для нас это соображение имеет стратегический характер. Нам же обзор и простор нужен!
Васильев смутился, сознавая, что попал в собственные силки, и попросил чаю.
– Сегодня без чая, – столь же смущенно ответил Николай Петрович. – Федор Кузьмич распорядился.
В залу вошел старец, за ним следовал Павел Петрович, сменивший прежний костюм джентльмена на славянофильскую венгерку.
– Господа, – начал Васильев, – подозреваю, что вчера я невольно ввел вас в заблуждение. В таком случае прошу меня извинить. Сбили меня с толку. А вопрос, который мне поручено обсудить, касается русского крестьянства лишь в той степени, в которой оно является силой для предстоящих преобразований. Именно грядущие изменения являются предметом нашей встречи и, я надеюсь, наших договоренностей.
Он продолжал, оглядев собеседников и убедившись, что к его словам прислушиваются:
– Взгляните вокруг. Разве что-нибудь стоит прочно? Стоит нам дать толчок развитию наук и механизмов, и весь мир придет в движение. Он будет перестраиваться заново, что избавит нас от назойливой опеки окружающей среды. Сначала мы захватим ее всю, не оставив на картах ни одного белого пятна, откуда нам могли бы бросить вызов. А затем обустроим по собственному вкусу. Для этого нам потребуется много рабочих рук – и умов. Пусть все совершат люди. Они будут действовать, не зная тех сил, которые приводят их в движение, и не различая той цели, к которой они влекутся. А мы пожнем плоды их трудов и насладимся их вкусом.
Васильев посмотрел на Федора Кузьмича.
– Действия европейских обществ уже привели к взлету науки и промышленности. А мы по-прежнему ютимся в своих лачугах из бревен и соломы. Пора воспрянуть и действовать! Английское общество ожидает, что российские коллеги присоединятся к их плану, всячески содействуя прогрессу и модернизации.
– Судьбы мира вы заранее предрешили, – не стал спорить Федор Кузьмич. – А что же Отечество? А как же благо России, в отцы которой вы набиваетесь?
– А что Россия? Я полагаю, в новом мире эта любовь к своим гробам неминуемо станет бесполезным пережитком, – ответил Васильев. – Нам надлежит встать над национальными границами ради общего блага.
– Позвольте, цель вы предлагаете славную, – присоединился к разговору Павел Петрович, – однако пути к ней неисповедимы. А нам необходимо понимать, где мы есть, куда ведет нас исторический путь, что будет за несколькими ближайшими поворотами. Чтобы не оказаться нам с этими идеями в глухом закоулке на сырой грунтовой дороге.
– А вы взгляните на это с другой стороны, – предложил Васильев Павлу Петровичу с опасной улыбкой. – Если мы не последуем примеру наших дальновидных коллег, сменится несколько людских поколений и отсталая Россия превратится в страну дикой охоты.
– И все же спешить не стоит, – заключил Федор Кузьмич. – Когда впереди еще столетия, можно спокойно ждать и не торопиться. Спешка и необдуманность в деле реформаторства не раз в нашей истории приводили к трагическим последствиям. Нам нужны стабильность и развитие без застоев и революций. А иначе овчинка выделки не стоит.
– Право слово, – снова начал горячиться Васильев, – складывается впечатление, что в русской крови есть нечто, отвергающее всякий настоящий прогресс. Ничего такого не чувствовали? – поинтересовался он.
– Это для англичан все игра. А Россия – сила мирового масштаба. – Федор Кузьмич заметно рассердился. – И не считаться с нами нельзя: все-таки растянулись от Одера до Берингова пролива.
– А тогда я вас спрошу: где наши мудрецы, где наши мыслители? Кто из нас когда-либо думал, кто за нас думает теперь? Это вам не в ералаш играть. Реализация озвученных мною планов – дело решенное, и цель наша договориться о совместных и согласованных действиях. А вы, по извечной российской традиции, все сводите к силе и хотите посмотреть, кто кого одолеет, – с горечью высказал Васильев. – Договариваться надо, а не силой мериться. Ошибка и беда России не в том, что она считает себя силой, а в том, что она считает себя главенствующей силой.
– Таковы, стало быть, предложения и таков в самом общем виде план действий, – резюмировал Павел Петрович. – И кто же его помимо ваших английских друзей и наставников разделяет?
– Тут значение имеет, не кто разделяет, а кто и когда будет реализовывать. Впрочем, назову Александра Ивановича. Он сейчас в Лондоне и готов бить в колокол – будет поддерживать публично, насколько это в его силах. И граф вам небезызвестный. – Васильев двинул головой в сторону старца.
Федор Кузьмич оживился более чем за все время разговора.
– Вам следовало упомянуть об этом сразу и без промедлений. Ответьте, где вы встречались с его представителями?
– Видел графа собственной персоной, – несколько резко ответил Васильев, – заезжал в гости по его личному приглашению. Так что мы теперь с ним, можно сказать, приятельствуем. Граф просил вам засвидетельствовать его почтение. Благодарит вас за последовательную позицию по балканскому вопросу и
