— Нет, если тебе это неудобно.
— Бери ее. Дуги, ясно? Я займусь чем-нибудь другим. Только не забудь заправиться, когда закончишь.
— Мне казалось, ты собирался держаться рядом со мной?
— Сегодня нет. Если хочешь уехать — уезжай. Я не твой тюремщик.
«Пока нет», — думаю я про себя. В первый раз за все время нашего знакомства агент Вэйд явно хитрит.
— В любом случае сегодня вечером мне есть чем заняться… Это связано с ФБР. Черт, да я работаю побольше президента, — при этих словах он хихикает, и я чувствую, что он не говорит мне всей правды. Он дает мне ключи от своей машины.
— Не поцарапай ее…
Когда я открываю парадную дверь, в нее врывается порыв ветра, разбрасывая повсюду страницы его рапорта.
— Черт!
Он быстро выталкивает меня наружу и захлопывает дверь прямо у меня перед носом.
Некоторое время я стою неподвижно, потом делаю шаг в сторону и заглядываю в окно гостиной. Я вижу, как агент Вэйд, стоя на четвереньках, собирает страницы своего драгоценного отчета и складывает их в надлежащем порядке. Потом вижу, что он встает, почесывает пах и подходит к моему музыкальному центру. Он рассматривает мое небольшое собрание дисков и наконец находит один, который его устраивает. Он ставит диск в проигрыватель. Потом прибавляет громкости, и, даже несмотря на вой ветра, я слышу первые знакомые аккорды «Убийственного рэпа», композиция номер восемь.
Агент Вэйд открывает бутылку «Будвайзера», дает излишкам пены стечь на пол и начинает пить из горлышка, попутно прибавляя звук до максимума. Я чувствую, как содрогается оконная рама, и смотрю, как она раскачивается под музыку. Губы у него шевелятся — он явно помнит слова наизусть.
Я поворачиваюсь и иду к его машине. Мне приходится нагнуть голову и закутаться в дождевик, потому что ветер неистовствует, пытаясь сбить меня с ног, и срывает с головы капюшон, как бы сильно я его ни натягивал. Я открываю дверь, забираюсь в машину и, только закрыв дверь, чувствую себя в безопасности. Ветер может дуть и дальше, если ему так нравится, но он ничего не сможет сделать со мной, пока я в машине агента Вэйда. Я запускаю двигатель, вижу, что бензин практически на нуле, и понимаю, что мне снова придется потратить с таким трудом заработанные деньги, если сегодня вечером я хочу добраться до плавучего дома Берта. Потом я вспоминаю, что агент Вэйд с тех пор, как мы с ним встретились, ни разу ни за что не платил, и делаю зарубку в памяти, чтобы позже принять в связи с этим какие-то меры. Нельзя сказать, что я такой уж богатый человек.
Машина выезжает со стоянки, и я еду в ночь. Мне приходится немного подвинуть вперед сиденье и настроить зеркало заднего вида, но в конце концов я чувствую себя вполне удобно, откидываюсь назад и наслаждаюсь поездкой. Нет ничего необычного в поездке на машине, но мне нравится притворяться, что машина моя, и я прохожу несколько поворотов гораздо быстрее, чем требуется, бросаю машину вперед, как профессионал, выравниваю ее, набираю скорость и лечу сквозь дождь, как одна из стрел юного агента Вэйда. Я останавливаюсь, чтобы заправить машину, потом быстро проезжаю через город и прибываю к маленькой пристани, где стоит плавучий дом, в котором живет Берт. К этому времени я почти смиряюсь с пропитавшим машину запахом лимона. Хотя раньше он не был таким сильным, а сейчас от него буквально кружится голова. Поэтому я осматриваю машину и обнаруживаю в бардачке несколько десятков неоткрытых пакетиков увлажняющих салфеток с запахом лимона. Все они были из KFC.
Пристань очень плохо освещена, и тип с белыми волосами, который следит здесь за порядком, спит в своем деревянном сарайчике, закинув руки за голову. Ноги он положил на маленькую печку, которая, наверное, лишь чуть-чуть согревает комнату, да и то если ее обитателю повезло. Едва выйдя из машины, я слышу, как плещется — или даже бьется — вода о стены пристани; можно с уверенностью сказать, что это неподходящая ночь для рыбалки. Я убеждаюсь, что не забыл взять фотоаппарат агента Вэйда, проверяю, заряжен ли он, и отправляюсь на поиски жилища Берта. Не так просто разобрать имена владельцев пришвартованных здесь плавучих домов, и один или два раза мне приходится подходить довольно близко. Берт как-то говорил мне, что у большинства местных жителей есть электрические винтовки для защиты от грабителей, а я совсем не хочу, чтобы мне снес голову какой-то запаниковавший неудачливый моряк. Я не меньше получаса ищу «Учитель» — так называется дом Берта — и вот наконец, как мне кажется, нахожу.
Сначала я иду на звук пилы, который здесь кажется совершенно неуместным, чтобы не сказать больше. Я останавливаюсь, пригибаюсь и потом начинаю дюйм за дюймом продвигаться вперед, надеясь увидеть Берта. Но меня ждет жестокое разочарование, потому что я вижу, что Тони уже поднялся на борт маленького домика Берта. В каюте почти нет света, но профиль этого мешка с отрыжкой я узнаю где угодно. «Учитель», кажется, раскачивается гораздо сильнее, чем другие лодки, и поэтому мне еще сложнее влезть на него. Звук пилы становится все громче, а я тем временем встаю на ноги, иду по проходу и на цыпочках выбираюсь на скользкую от дождя деревянную палубу. Пила становится еще громче, к тому же Тони громко пукает, и мне наконец удается поравняться с каютой. Я очень медленно поднимаю голову и заглядываю внутрь. Какое прекрасное зрелище.
Берт мертв, а может, пока еще нет, Тони крепко держит его и отпиливает ему голову. С того места, где я стою, нельзя точно сказать, мертв ли Берт, потому что Тони мог ввести ему специальный препарат, вызывающий паралич, — по его словам, после этой дряни даже яйца не качаются. Тони вкалывает это средство всем своим жертвам — он говорит, что у него дырка в сердце и он не в состоянии гоняться за ними. Берт за свою карьеру убийцы обезглавил множество людей, и все потому, что ему не удалось стать приличным человеком. Берт постоянно ныл по поводу своего воспитания и того, какую тяжкую ношу пришлось ему взвалить на свои плечи, когда его отец сбежал с другой женщиной и он неожиданно оказался единственным мужчиной в доме. В то время ему было всего восемь, и, конечно, он слегка растерялся. Растерялся до такой степени, что стал считать себя мужем своей матери. И однажды, в приступе ревности, Берт убил ее дружка. Благодаря его юному возрасту, он был всего лишь на пять лет помещен в исправительное заведение. Насколько я понимаю, срок оказался недостаточно длинным. До тридцати Берт доказывал обществу, что находится в здравом уме и не будет представлять никакой угрозы для общества, если выпустить его на свободу. Ритуальное отрезание голов у целых семей он начал вскоре после того, как был признан совершенно здоровым. Свои мотивы он как-то озвучил в своей раздражающей манере так: «Раз уж я не смог стать главой семьи, я решил, что никто им не будет». О, как мы смеялись над этой шуткой.
Я с трудом сохраняю равновесие, а медведеподобный Тони пилит изо всех сил — сила этого человека
