много пережили.
Садовский. Не уходите…
Мать. Нет, теперь уж я послушаю.
Садовский. Хорошо. Гражданин Громов, я вам несколько раз составлял письма, но выходило не то. Я трусил, путался, обманывал вас и себя. Надо разрубить. Я был настоящим вредителем, я совершал преступления.
Мать. Юрий, что такое ты говоришь?
Громов. Да.
Садовский. И мне орден?
Громов. Да.
Мать. Да что ты на себя наговариваешь? Товарищ Громов, не верьте ему. Он сумасброд. Он здесь плакал при мне, когда у него не выходила работа. Он жаловался, что ему не верят. Он ночи напролет…
Садовский. Замолчи, мать…
Мать. Нет, я не могу молчать, раз это правда.
Садовский. Боткин, иди сюда. Боткин, скажи: я предлагал тебе здесь, на канале, уничтожить проекты деревянных сооружений?
Мать. С ума сошел!
Садовский. Боткин!
Боткин. Мало ли что у нас здесь было!
Садовский. Я говорил тебе, что ты мой враг?
Боткин. Ну и что?
Мать. Вот верно.
Садовский. Это не аффектация. Это моя ноша, от которой я не мог избавиться. Если нужны письменные заявления, то я сделаю все подробно и точно.
Громов. Не нужно. Мы это все знаем. Было бы странно, если бы вы приехали сюда энтузиастом. Тогда бы, пожалуй, мы вам не поверили. В самом деле: мы вас осудили, сослали, наказали… Мы в чудеса не верим. Все мы знали, и эта страница давно перевернута для вас и для нас. Поздравляю вас, товарищ Садовский. Поздравляю вас, товарищ Боткин.
Мать. Помиритесь, поцелуйтесь. Нет, погодите. Проси прощенья! От матери скрывал… На коленях проси прощенья, не то я тебя высеку, подлец!
Громов. Дорохов!
Капитан. Я.
Громов. Я тебе на митинге дам слово. Обдумай речь. Обстоятельно, приятельски, задушевно расскажи людям, как ты ломал себя, какой сделаешь жизнь для себя без нас. Чекистов не хвали, говори о жизни, которая ломает людей. Выходи на трибуну спокойно. Говори так, чтобы дорожили каждым твоим словом. Успокойся, собери мысли, побудь один.
Капитан. Я полгода обдумывал эту речь. Моя речь готова, как песня на клавишах. Товарищ Громов, неужели мне нечего сказать? Я скажу им так, что заплачут даже нетронутые старые девы.
Громов. Но не исповедуйся.
Капитан. Не умею.
Громов. Понял мои пожелания?
Капитан. Оценил.
Громов. Последний митинг объявляю открытым. Слово предоставляется Дорохову Константину Константиновичу.
Капитан
Громов. Оратор не подготовился. Подготовьтесь, пожалуйста. Софья Потапова?
Соня. Когда мне… мне Громов сказал, как сестре… что мне государство посылает орден… Когда сказал, как сестре…
Громов. Смелее, по-военному.
Соня. Поймите…
Капитан. Соня, вы плачете? Что значит слабая женщина!
Соня. Что же вы смотрите на меня? Поймите. Я все сказала.
Громов. Слово предоставляется Дорохову Константину Константиновичу.
Капитан. Разрешите мне через одного.
Алеша. Можно?
Громов. Ну, Дорохов?
Капитан. Когда-то в мои юные годы в варшавском зале я слушал скрипача. Он был бедный еврей с белыми манжетами, и я на него смотрел, как на ошибку родителей. Но когда этот мальчик положил свои глаза на скрипку, то я и сейчас вижу его, как в Третьяковской галлерее. Я помню эти чужие рыдания и не хочу хвалить чекистов — мне дали смычок для моего сердца, и я расскажу вам… извините… Здесь солнце, вода… бьет в глаза…. и у оратора что-то такое не в порядке. Я прошу вас срочно отвернуться. У оратора что-то такое не в порядке.
Мать. Молодой человек, это уж слишком.
Капитан. Мамаша, я тоже краснею. Вы прислали своему сыну посылку, но копченую колбасу съел я. Вы этого не ожидали? Вы не ожидали, что судьба вашего замечательного сына переплетется с судьбой знаменитого жулика? А я не ожидал, что моя судьба переплетется с жизнью замечательного чекиста, товарища Громова.
Громов. Да, товарищи, наши судьбы переплелись, и в этом сплетении тысяч