Как ни тягостно было положение народной массы и православной церкви в Угорской Руси, униатская пропаганда встретилась здесь еще с большим сопротивлением, чем в Галиции. Там слишком силен был соблазн обеспеченности и почета, какими пользовались польская шляхта и католическое духовенство; здесь же не было ни русской шляхты, ни сколько-нибудь могущественного духовенства. Поэтому, только в половине 17-го века, когда в Галицкой Руси уже свила себе прочное гнезде уния, она находит для себя почву и в Угорской Руси. Часть духовенства, которому сулили избавление от крепостных работ в случае присоединения к унии, согласилась принять ее, и в 1652 году Рим мог торжествовать новую победу, радоваться новому завоеванию, совершенному среди русского населения. Однако, победа долго оставалась неполной. Кроме униатского епископа, в Мункаче жил и православный. Православная Молдавия, благодаря которой уния не проникла в Буковину, поддерживала усилия православного русского духовенства и в Венгрии. Вопрос религиозный был в это время и в этих государствах неотделим от национального, и потому борьба за православие означала связь с русской народностью. Отказ от борьбы вел к потере национального чувства и к постепенному полному слиянию с господствующей народностью, венгерской и польской. Уния распространялась с помощью насилия, и в конце 17-го века приобретала уже все большее господство. Как пишет в 1690 году неизвестное духовное лицо из Мункача, эти насилия возбуждали негодование. «Ужаснитесь со мною сущий люде верные, что те Римчики творят!» (М. Грушевский. Иллюстрированная история Украйны. 1913, стр. 442). И он же сетовал далее: «Зачем волокут, тянут силой нашу церковь? Рады были бы моей скорой погибели, просят, молят меня обратиться, — на что? на унию их? Фе, плюю на нее, не хочет ея ни одежда моя, ни кость, ни прах одежды моей! Не нужно мне Бога их!» По-видимому, народная масса разделяла это настроение. Среди нее уже росла какая-то смутная надежда на Россию, которая будто бы награждала за верность православию. В 1760 году вспыхнул последний бессильный протест против унии, и потом все затихло. Безнадежность повисла над Угорской Русью, как кошмар, еще до сих пор, к сожалению, не развеянный.
Несколько легче гнет прошлого, который, вообще, оказался таким суровым для западной ветви русского народа, давил на ту часть его, которая поселилась в Буковине. Здесь возникло даже самостоятельное русское княжество, столица которого находилась в Берладе. Княжество это существовало недолго: сначала оно было покорено галицким князем Ярославом Осмомыслом, потом татарами. В 14-м веке в южную Буковину нахлынули массы румын, которые основали новое княжество, православную Молдавию. Буковина входит в ее состав и разделяет ее судьбы. Русско-славянский язык становится правительственным языком у молдавских воевод. И даже тогда, когда его место заменяет румынский, русская кирилловская азбука служит для выражения его звуков. С другой стороны, из Молдавии выходили видные деятели православной церкви, трудившиеся в России, в Киеве или в других славянских православных землях. Поэтому, русскому населению Буковины, «руснакам», как оно называет себя здесь и в Венгрии, не приходилось испытывать презрения к своей вере и народности, от которого страдали русские в Галиции и Венгрии. Кроме того, менее последних они страдали от тяжести крепостного права, так как не были прикреплены к земле, как, напр., в Галиции.
III. Галицкая Русь под властью Австрии. — Русский язык и литература в Галиции. — Пробуждение национального сознания в Зарубежной Руси. — Борьба Галицкой Руси с польским влиянием. — Русское и украинское движения
Портрет-икона из Угорской Руси. (Из музея товарищества имени Шевченка).
В конце 18-го века австрийское правительство проявляет некоторую заботливость по отношению к русскому населению Галиции и Венгрии. Так, императрица Мария-Терезия учредила в Мункаче семинарию для образования униатского угрорусского духовенства. Ее сын, император Иосиф, идет далее по этому пути и в основанном им Львовском университете заводит несколько кафедр на русском языке. Это не был малорусский или, как позже стали говорить, украинский язык. Напротив, язык преподавания представлял нечто, стремящееся приблизиться к русскому литературному языку, но так как книжной связи между русскими образованными людьми в Галиции и Венгрии и Россией не было, то русский язык этой письменности является странным смешением церковно-славянских, литературно-русских и малорусских оборотов. Хотя эра сочувствия русской национальной жизни продолжалась в Австрии недолго, и после смерти импер. Иосифа отчасти европейские события отвлекли внимание австрийского правительства от местных дел, отчасти либерально-демократические стремления его прекратились, — тем не менее, толчок национальному развитию русских был уже дан. В начале 19-го века были уничтожены русские кафедры во Львовском университете, в 1816 году в начальных школах, вместо русского языка, который был введен в них еще императрицей Марией-Терезией, утвердился польский язык преподавания. Но эта последняя мера уже встретилась с некоторым отпором. Львовский униатский митрополит Левицкий и каноник его Могильницкий протестовали против нее, хотя и безуспешно. Более удачной оказалась их борьба с попыткой Галицийской духовной и светской власти заменить кирилловскую азбуку в русской письменности латинской. Могильницкий выступил против этого предположения с целым трактатом и сумел отстоять употребление кирилловской азбуки. В Перемышле около епископа Сангурского группируется уже целый кружок любителей родной письменности, которые пытаются писать по-русски. Правда, их язык не был живым русским языком, но и в самой России тогда писали почти таким же искусственным, книжным языком. Так, один из галицкорусских писателей О. Левицкий, издавая в 1822 году переведенную с немецкого языка книжку, посвящает ее учащейся молодежи, «учащемуся младенчеству народа словенорусского», и в посвящении пишет следующие строки:
При всем стремлении тогдашних немногих галицкорусских патриотов ввести в литературный обиход чистый русский язык, это была для них задача непосильная, так как литературных связей с Россией почти совершенно не было, почерпать образцы чистой русской речи было неоткуда. С другой же стороны, перевес польской культуры, к которой принадлежали и помещики, и высшие духовные лица края, и многие представители власти, был слишком силен. Галиция находилась на перепутьи, она протягивала руки к России, но оттуда помощи не было. Немножко всколыхнувшаяся русская жизнь опять была обречена на замирание или же должна была обратиться к живым источникам народной жизни. Действительно, в то время, когда в самой России уже создан был литературный язык Пушкина, Гоголя, Белинского, в Галиции писали так: «Воззрение Страшилища в Песте и Буде наступшаго месяцем мартом 1838 года во время разлития Дуная Сумеоном Феофил. Лисенецким Галициянином… в Мало-Русском языку изображенное». Такая литература была обречена на гибель, потому что у нее не было живых корней. Возвращение к
