неподвижного сфинкса.
Нет, не услышал он зова последней надежды. Просто сердце его толкнулось туда, где остался его Полувовка. Защемило Вовкино сердце в предчувствии беды. Возникла, как возникает отвага, забота помочь Полувовке. Сейчас же. Сей миг.
И вот сидит уже Вовка на лапе сфинкса.
Под сфинксом, завернутый в белый лен, покоится скульптор. Они с Полувовкой в тот же вечер, перед новолунием, прокопали под сфинксом траншею и уложили туда художника. На грудь ему положили дощечку с надписью: «Пал смертью храбрых». Засыпали песком и следы заровняли.
И вот сидит Вовка на лапе у сфинкса, а Полувовки нет. А тревога растет.
И вот появилась колесница, запряженная четверкой белых лошадей. Колеса с золочеными спицами, ступицы и ободья колес пурпурные. И двое воинов фараона в золоченых нагрудниках и золоченых шлемах.
Сняли воины с колесницы мальчика, он тоже в белом. Глаза у него завязаны белым льняным бинтом.
Полувовка!
Подвели воины мальчика к сфинксу (Вовка-то спрятался). И, поклонившись, ушли.
Когда ускакали белые лошади — унеслась колесница, Вовка вышел из-за надгробья и прошептал:
— Брат, это я…
Полувовка улыбнулся. И улыбка уже не сходила с его лица, пересиливая боль и страдания.
— Я знал, что ты придешь… Сними с меня бинт.
Вовке стало страшно. Снова заныло Вовкино сердце.
— Может, не надо…
— Сними. Пусть пообдует ветром.
Вовка развязал тугой узел. Снял бинт. И отступил на шаг. Чуть не бросился наутек. Вместо глаз живых в глазницах у Полувовки горели синим огнем драгоценные камни.
Случилось так.
Когда первый «А», выстояв до рассвета, упал от усталости и уснул, Полувовка остался один у сфинкса. И еще день он прожил один. И вдруг приехали за ним на колеснице от фараона.
Помыли его, одели в белые чистые одежды, чтобы он предстал перед богоравным Хашсупотепом.
Привели Полувовку. И фараон сказал:
— Ты — чужестранец.
— Да, — сказал Полувовка. — Моя земля далеко.
И фараон спросил:
— Ты помогал магу? (Так он назвал скульптора.)
— Да, — сказал Полувовка.
И фараон спросил:
— Он видел лицо бога?
— Да, — сказал Полувовка, имея в виду гений.
— И ты, мальчик, скажи нам, тоже видел лицо бога?
— Да, — сказал Полувовка, имея в виду скульптора.
И повелел фараон Хашсупотеп извлечь Полувовкины глаза из глазниц и, уложив их в золотой ларец, спрятать в царской сокровищнице.
— Глаза, видевшие лицо бога, должны принадлежать фараону, — сказал Хашсупотеп.
«И повелел царь, да будет он жив, здоров, невредим, вложить мальчику-чужестранцу, ученику мага, драгоценные каменные зеницы…»
Вовка-то Попугаев плакал, ясное дело.
А Полувовка ему говорил:
— Не плачь, брат. Мне бы только дойти до родной земли. На родной земле я прозрею… Маков Цвет — не цветок мака, а красота земли нашей. Она всесильна.
— Так пойдем, — Вовка вскочил. — Я тебя поведу.
— Что ты, брат. Идти-то не день и не два. Лет десять идти. А может быть, двадцать…
— Тогда не мешкай, — сказал Вовка. — Пойдем. Давай руку…
Как только Вовка взял Полувовкину руку в свою, то почувствовал, что не стало ни его, ни Полувовки — только земля зеленая, с елками и березами, озерами и ручьями. Запах прогретых полян ощутил, земляничных и можжевеловых. И понял вдруг: что это он, что все в нем. Даже волшебница Маков Цвет…
Прибежали милиционер товарищ Марусин и первый «А» класс в музей. Столпились вокруг волшебной колонны. И дышать им всем трудно, как в ожидании грозы.
Колонна волшебная стоит чистая, светлая, мрамор розовым стал, словно в нем жизнь дремлет.
А вокруг красота: полотенца расшитые, душегрейки парчовые, кокошники в жемчугах, расписная посуда, финифть, изразцы, филигрань…
Вдруг закипело внутри колонны, и каждый увидел: кто речку, кто васильки во ржи, кто ландыш лесной, кто тучку в небе. Милиционеру товарищу Марусину кони привиделись гривастые, крепкогрудые. Но он не это хотел увидеть.
Тогда собрал он свою хорошо натренированную милиционерскую силу воли. Кипение прекратилось. И все увидели ее — волшебницу Маков Цвет.
Улыбнулась она. Рукой помахала.
— А Вовка-то? — спросил первый «А».
— Вот же он…
И погасла колонна.
А по лестнице, по ковровой дорожке поднимался Попугаев Вовка. Волосы выгорели — стали как белый лен. Одежда на плечах ветхая. И ноги босые.
— Что это вы на меня так смотрите? — спросил Вовка. — Может, у вас тут и босиком нельзя?
И что-то в Вовке было такое — покойное и печальное. И глаза его были иные — раньше-то светлые, а теперь синь-пересинь с черной каемочкой.
«Наверно, русское слово „глаза“ произошло от — „глазурь“, потому что в старинном — „очи“ недоставало цвета», — так подумал Ковалев Петя, а он за первое полугодие не получил ни одной четверки, только пять и пять с плюсом.
Сальто-мортале с подкидной доски
В местности, называемой Лиловые Горы, имелось все — даже орел.
Добродетельный скот сам сдавал молоко на приемные пункты. Рожь в долинах была так торжественна и ветвиста, что крестьяне стригли ее ножницами. Яблоки в Лиловых Горах были слаще груш. Груши слаще дынь. А дыни, как пастила, которую обмакнули в мед.
Но это для разговора. Вообще же в Лиловых Горах было красиво, и дождь шел только ночью.
