над электрическими звонками и странную надпись на листке картона: «Толстопятовой стучать». Кто-то добавил под ней другую: «Только не громко!» Потом Рэмка сообразил, что Толстопятова — это Катина мама. Почему к ней нельзя стучать громко и вообще зачем стучать, когда можно звонить? И чего это люди так любят надписи? Стену испортили. Рэмка опустил голову. Ему очень хотелось уйти.
Вдруг Валерка толкнул его локтем.
— Идёт!
Катя шла по двору и что-то про себя напевала. Она вообще напевала часто. Платье на ней голубое, с вышивкой по подолу. В косах два больших банта.
«Красивая, — тоскливо подумал Рэмка. — Вот ведь какая, специально бантов понацепляла».
Валерка соскочил с подоконника, расправил рубашку, пригладил волосы, потом снова сел, покусал ноготь.
— Что делать, Рэмка?.. Может, удерём, а?
Рэмка ещё раз сплюнул на чистый кафель.
— Была бы моя воля, я бы ей влепил парочку шалабанов, — пусть с нашего двора убирается. А то ходит тут с бантами…
Валерка опять соскочил на пол.
— Рэмка, а что я ей скажу?
— Девчонки испугался! Да я ей хоть что скажу. Хочешь?
— Я сам, ты всё испортишь.
Первым перед Катей предстал Рэмка. Он оглядел её исподлобья, сказал:
— Стой! — и поддал ногой кусок кирпичины, забил его в лунку под водосточной трубой.
Валерка вышел из-за его спины. От волнения он закатал рукава.
Катя попятилась.
Рэмка по привычке ухватил её за косу.
— Стой, тебе сказано.
Валерка начал разговор:
— Катька… — Он хрюкнул от волнения, побагровел. — Катька…
Девочка подняла на него синие испуганные глаза, всхлипнула:
— Я же вам ничего плохого… — и бросилась наутёк, оставив в Рэмкином кулаке белый шёлковый бант.
— Это всё ты! — прошипел Валерка, надвигаясь на товарища. — Это ты её напугал. Отдавай сюда бант!..
— На, подавись. — Рэмка швырнул ему свой трофей.
Родители бывают разные. Одни отнесутся к потере банта спокойно, другие поднимут шум и гвалт на весь дом. Которые из них лучше, судить детям, когда дети вырастут.
Рэмка и Валерка сидели в ванной. А в комнате сидела Катина мама. Что она говорила Валеркиным родителям, мальчишки не слышали.
Лишь когда Катина мама уходила, до них отчётливо донеслась её фраза:
— Имейте в виду, это всё улица. Вы ещё будете проливать горькие слёзы.
Валерка выкрутил лампочку в ванной. Он поступил осмотрительно, потому что в коридоре раздались шаги отца, затем послышался стук в дверь.
— Валерий, открой.
— Не могу, — сказал Валерка, — мы карточки печатаем.
— Хорошо, — сказал отец с многозначительной интонацией. — Когда кончишь печатать, зайди ко мне.
— Хорошо, — откликнулся Валерка.
Рэмка молчал — чего ж тут хорошего. И ещё не известно, в какую квартиру пошла Катина мама — в свою или в Рэмкину.
— Что будем делать? — прошептал Валерка, наклоняясь к его уху.
— Терпеть. Тебя первый раз дерут, что ли?
— Да я не о том. — Валерка сдержанно засопел. — Я спрашиваю: что теперь с Катей делать? Теперь она к нам и близко не подойдёт. Давай знаешь что? Давай напишем ей письмо. Ты стихи умеешь сочинять?
— Ещё чего? Тебе нужно, сам и сочиняй. Ты влюблённый.
Валерка покорно уселся на край ванны, закатил глаза и зашевелил губами.
«Надо же, — усмехнулся про себя Рэмка. — Я бы ей написал, я бы сочинил: „Повернись пять раз винтом, подавись своим бантом!“»
Рэмка засмеялся.
Валерка поёрзал на ванне.
— Перестань, с мысли сбиваешь. — Он ещё больше закатил глаза. Наконец сказал: — Вот. Слушай.
Валерка снова наклонился к Рэмкиному уху.
— Это только начало. Самое главное будет дальше.
Рэмка фыркнул.
— Я ей так поклонюсь, что все банты растеряет. Сам можешь кланяться, а меня не припутывай! И вообще стихи твой барахло.
— Ты и таких не можешь, — обиделся Валерка. — Я классик, что ли?
— Не классик, так и не берись.
Валерка вспылил. Он вскочил с ванны и закричал:
— Ты виноват, ты! Ты Катьку за косу схватил…
— Так, значит, — прошипел Рэмка. — Ну и ладно, ну и катись к своей Катерине и кланяйся ей в ножки!
Рэмка в сердцах хлопнул дверью и ушёл домой.
Рэмка дал себе слово ни за что не подходить к Валерке первым, не искать примирения, не здороваться даже. Ему казалось, будто отняли у него что-то важное и ценное и отдали другому.
Рэмка сидел на барабане с бронированным кабелем и старался отколупнуть кусочек изоляции. Электрики тянули кабель к исследовательскому институту, а может быть, к новой станции метро; может, к строительству кинотеатра с круговой панорамой. Куда — никто из ребят толком не знал. Кабель был обвит толстой стальной лентой, а сверху покрыт смолой.
«Проколупаю дырочку, тогда Валерка сам ко мне подойдёт и прощения попросит», — думал Рэмка, хоть и знал отлично, что кабель не расковырять даже ножом.
Задумает мальчишка: «Если увижу, как падает звезда, будет мне удача».
А звёзд на небе много. И вдруг одна задрожит, замигает и покатится вниз, прямо в мальчишкину шапку.
Нужно только очень хотеть.
Дружили они с первого класса, сказав за сараями клятву: «Небо, земля и честь. Хук».
Последнее слово значило по-индейски, что сказано всё и к сказанному добавить нечего.
А слово «любовь» они до сего времени употребляли лишь применительно к котлетам, боксу и
