Мой друг

Гай. Столбов там скучает по вас. Бледный… Я его видел в Гамбурге.

Брюнетка. Я звонила ему из Москвы по телефону и, конечно, вечером его дома не нашла.

Гай. Работа. Вы же понимаете! Работа…

Брюнетка. Мы знаем, что это за работа! Я позвонила ему на другой день утром и спрашиваю у него: «Где ты был вчера вечером?» А он отвечает, что меня плохо слышно. Ему все хорошо слышно, а где был вечером, ему не слышно. За такие вещи бьют калошей по физиономии, товарищ Гай!

Гай. Меня — калошей?.. За что?

Брюнетка. Не вас, а Столбова. Я требую, чтобы вы немедленно вернули его сюда! Он развратился в этой проклятой Европе!

Гай. Немедленно не могу. Месяца через три — да.

Брюнетка. А я требую подписать эту телеграмму! Я уже составила текст от вашего имени.

Гай. Ничего не подпишу. Столбов изучает…

Брюнетка. А я говорю, он развращается в этой Европе! И, наконец, какое вы имеете право разбивать чужой брак?

Гай. Поверьте…

Брюнетка. Не верю! Вы моральный садист!

Гай. Мадам, что вы говорите?

Брюнетка. И говорить не желаю! Если вы заставляете меня умереть, то я тоже буду беспощадна к вам! Я каждый день всякими способами буду напоминать вам о себе и — не бойтесь! — своего добьюсь очень быстро. Я только пришла предупредить вас. До скорого свиданья! (Ушла.)

Гай. Бедный Столбов! Грозная сила. Она, пожалуй, меня изобьет.

Вошла пожилая.

У вас тоже муж в Берлине?

Пожилая. У меня не в Берлине, а по Уралу мыкается. Что же вы, в самом деле, с моим Леонтием Афанасьевичем делаете? У него природная грыжа и желудок больной. Будто уж некого больше другого послать? Уж меня насмех подымают. Где муж? Металл добывает. Всю зиму металл добывает с таким здоровьем. Дайте послабление… Мы люди пожилые, оба ревматизмом страдаем. Сами судите, кто его там разотрет? Не собачьи же у него ноги, а пожилые. И грыжа, и желудок, и ревматизм, и лета уюта просят. Мы не против пятилетки, но дайте послабление.

Гай. Приму во внимание. Записываю… Обязательно. Даю слово.

Пожилая. Уж пожалуйста! Дети без отца меня одолевают. За шесть месяцев только неделю дома все вместе чай пили. Девчонка мазаться стала. По телефону валеты звонят, Марейку требуют… Ругаюсь, а они в трубку хохочут…

Гай. Вызовем обратно. Обещаю.

Пожилая. Будем благодарны. Только допустите его ко двору.

Гай. Допущу, допущу.

Пожилая идет. Остановилась.

Пожилая. Хотела вам сказать, да нехорошо, как то все-таки чужой мужчина. (Ушла.)

Гай. Надо старику дать отдых. Но старик — хороший жулик. Из-под земли выкапывает. Надо дать старику через месяц отдых.

Вошла плачущая.

Плачущая. Наконец я обязана вам тоже сказать, что я…

Гай. Садитесь, гражданка.

Плачущая. …что вы… и что я….

Гай. Неужели и у вас муж в командировке?

Плачущая. …что я… что он… (Заплакала и ничего не может сказать.)

Гай. Пейте воду. Помогает.

Плачущая. …что он… (Опять плачет.)

Гай. Что он? Кто он? Где он?

Плачущая плачет.

Ну, ладно… Год, что ли, вы его не видали?

Плачущая хотела сказать и показала все пальцы руки.

Пять?..

Плачущая показала другую руку.

Гай. Десять лет? Не может быть!

Плачущая. Ме… ме… (Плачет.)

Гай. Ме… месяцев? Десять месяцев? Да, это трогательно. Но как его фамилия?

Плачущая (вдруг без слез). Колоколкин. (И опять заплакала.)

Гай. Ну, не умер же мастер Колоколкин. Обучается в Америке и так далее.

Плачущая (взяла со стола письмо). Не… не…  (Плачет.)

Гай. Позвольте!.. а ведь письма-то были! (Хочет достать письмо из ящика и отстраняет плачущую.) Мадам, подвиньтесь… слышите?.. гражданка… минуту… (Осторожно поднимает плачущую со стула.) Вот вам от мужа. Вы Колоколкина? Вам.

Плачущая (с плачем разорвала конверт, вынула фото, расхохоталась, поцеловала снимок мужа, затем поцеловала Гая и вдруг заплакала). И все-таки я вас терпеть не могу, товарищ Гай. Да-с! (Ушла.)

Вошла рыжеволосая.

Рыжеволосая. Вы думаете, что я вульгарная женщина? Вы глубоко ошибаетесь!

Гай. Ничего не думаю.

Рыжеволосая. Поймите меня, как мужчина мужчину.

Гай. Попытаюсь.

Рыжеволосая. Командируйте меня в Америку.

Гай. Об этом надо подумать.

Рыжеволосая. Плюньте на бюрократизм!